Муга слов на ветер не бросал: в Паламосе он нанял рыбацкий баркас, и нанятая им команда пригнала его в Фароль. На следующий день туристы поехали на пикник, на дальний пляж. Четверо отдыхающих пошли гулять в лес, заблудились, проплутали несколько часов, а когда вышли на берег, то увидели, что баркас уже ушел. Об этом стало известно в деревне. Рыбаки стали совещаться: туристов было жаль, и, хотя между деревенскими была договоренность никого в лодки не брать, все поняли, что негоже бросать людей в беде.

Рядом оказался молодой рыбак по имени Хордано.

Делать ему было решительно нечего — все дела на сегодня переделаны, — и он согласился — раз уж так вышло — съездить за бедолагами. Путь был неблизкий.

Две французские парочки не знали, как его и благодарить. Они угощали его бутербродами из своих кулечков, и Хордано из вежливости не стал отказываться.

Затем возник вопрос о вознаграждении. Хордано наотрез отказался принять деньги, однако и французам настойчивости было не занимать — в конце концов Хордано надоело препираться, и он взял предложенные ему сто песет. Когда он рассказал об этом рыбакам, те выслушали его с тяжелым сердцем, мрачнея на глазах: дурной пример мог оказаться заразительным.

А вечером алькальд застукал своего мальчишку, когда тот прятал в карман чаевые — десять песет. «Я-то плачу ему двадцать песет в день, — сказал алькальд. — Куда ж мы идем?»

Покатав туристов, трое лодочников из Паламоса заглянули — в кабачок. Извинившись, что встревают в чужую беседу, они подсели к фарольским и заказали всем по стаканчику. Совесть у них была нечиста, и они спешили оправдаться. «Рыбу-то мы как ловили, так и ловим, — сказали они. — Каждую ночь ставим сети. Работы, конечно, поприбавилось, но денежки идут. Так что подумайте как следует».

Присмотревшись получше к туристам, фарольские поняли, что народ они, в сущности, неплохой. Конечно, разговаривают слишком громко — скорее всего, сами того нс замечая, — вести себя не умеют, валяют дурака, напиваются, милуются на людях, бранятся при всех.

Но, с другой стороны, люди они простые, неспесивые, дружелюбные, не в пример горожанам, приезжающим сюда на выходные, — о других своих соотечественниках жители Фароля по имели ни малейшего понятия, так что сравнение выходило не в пользу испанцев. Относиться к туристам стали лучше, дело шло к полному взаимопониманию, но настало время расставаться. Провожали туристов чуть ли не со слезами на глазах.

К удивлению рыбаков, оказалось, что двое иностранцев решили задержаться. Это были немцы, молодая парочка. До этого их было не видно: они избегали лодочных прогулок, праздничных ужинов и танцевальных представлений в Сорте. Было им лет по двадцать. Оба были на редкость хороши собой. Девушку звали Митци. У нее было бледное лицо и белокурые волосы — казалось, она сошла с картины прерафаэлитов. Красота ее сводила рыбаков с ума. Однажды вечером я сидел с ними в кабачке за одним столиком, и мы немного поговорили по-испански. Девушка молчала, изредка улыбалась. Лицо ее было поразительно бесстрастно — испанцам это нравится, но меня куда больше влекла яркая, живая красота Са Кордовесы или Марии-Козочки. Митци запустила пальцы в струящийся шелк своих волос и, как индийская танцовщица, поводила глазами из стороны в сторону, поглядывая на окружающих.