- У меня, Миша, особая есть причина…

- Эту твою причину я насквозь вижу, - с обидной категоричностью отрубил Калядин. - У нее нахальные глаза и родинка на левой щеке. Уж если заговорили о ней, прямо скажу - не для матроса она… У нее на уме офицеры… Один имеет интерес - мужа посолиднее затралить.

- Нет, ты о ней так не говори, - раздельно произнес Жуков. - Оскорблять ее не имеешь права.

Он стоял, положив руку на койку, - рослый, худощавый, с развернутой ладной грудью. От негодования сильней заблестели полные мягкого черного блеска глаза. «Такого и вправду каждая полюбить может», - подумал Калядин, мельком взглянув на друга.

- Ты, Леонид, не обижайся… Брось… Может, и не такая она. Только, если точно тебя любит - сделает по-твоему.

- Нет, я ей обещал, - твердо сказал Жуков. - Да и нехорошо ей здесь… на такой работе. Уж все обговорили. Как поедем в Медынск, где поселимся…

- Ну так поезжайте… А лучше вот что, - Калядин поднял от бумаги свои честные, хорошие глаза. - Скажи ей прямо и твердо, что передумал ты, новое решение принял. Из ресторана она может уйти, учиться поехать… Ей полезно кругозор свой раздвинуть.

- И заикаться об этом не буду, - хмуро отрезал Жуков. - Обещал, - значит, точка.

Как объяснить другу, что не способен оказать этого Клаве, что из-за этого может сломаться все! При каждой встрече Клава становится все требовательнее и нервнее - все разговоры сводит к одному - когда демобилизация, когда они уедут отсюда?

Совсем недавно на танцах вдруг залилась слезами: «Не могу я больше терпеть, Леня». В другой раз, сидя на скамеечке в парке, крепко взяла за руки, всматривалась в глаза: «Любишь, вправду любишь, Леня? Сделаешь, что попрошу?» Но не попросила ничего, перевела разговор на другое…

А то вдруг меняется совершенно, косится дерзкими, словно опустевшими глазами. Не раз назначала свидание и не приходила - заставляла зря ожидать себя на каком-нибудь перекрестке или в сырой аллее парка…

- Люди говорят - ты мне не пара! - сказала как-то особенно отчужденно и зло. А потом снова менялась, смеялась, заглядывала в глаза своими непонятными, ждущими чего-то глазами.

А тут еще - после того спора в кубрике - пошел раздор с лучшим другом. У, этот Калядин! Сам виноват, опорочил ни за что ни про что Клаву и надулся, точно обидели его самого…

«Нет, брат, я тоже с характером, командовать собой никому не позволю… А девчонке, Шубиной, позволяешь командовать собой?» - тут же упрекнул себя Леонид, словно от имени друга… И от этого расстроился еще больше.

А нынче, перед походом, стряслось новое дело. Пришел приказ о списании его, старшего матроса Жукова, с корабля в состав экспедиции особого назначения.