— Серов просит пересылать ему письма? — спросил Уваров.
— Да, — ответил Лунин, нисколько не удивленный тем, что Уваров уже знает о письме Серова. — Но никаких писем нет.
— Я знаю, — сказал Уваров. — Он всё еще любит и надеется, хотя уже полтора года прошло. Сейчас многие потеряли друг друга и не могут найти.
— Она, пожалуй, и не хочет.
— Возможно, и не хочет, — согласился Уваров. — Впрочем, я вовсе не склонен думать о ней дурно. Я совсем ее не знаю, но я знаю Серова. Дурной человек не мог бы его привлечь.
— В человеке можно ошибиться, — сказал Лунин.
Он думал не только о той женщине, которую любил Серов, и Уваров это заметил и понял.
— Можно в себе самом ошибиться, а в другом человеке и подавно, продолжал Лунин.
— Оно верно, — сказал Уваров, — иной раз в человеке можно ошибиться. И всё-таки не так уж часто мы ошибаемся в людях. Если бы вы знали, сколько раз мне приходилось смотреть на человека и думать: можно оказать ему доверие или нельзя? Порассуждаешь, взвесишь то да это, потом вдруг откинешь все рассуждения и решишь: можно. И обрадуешься, потому что в человека радостно верить…
— Как, как вы сказали? — переспросил Лунин. — В человека радостно верить?
— Ну да. Вы разве не согласны?
— Нет, согласен. Это вы очень хорошо сказали, Иван Иваныч.
— И, знаете, потом почти никогда не приходилось жалеть, что поверил человеку, — продолжал Уваров. — Почти никогда.
— И всё же Серов мог ошибиться, — повторил Лунин упрямо.
— Серов мог ошибиться, — согласился Уваров. — Но мы не должны ошибиться. Мы не знаем, что с ней случилось, и мы должны не гадать, а узнать. Мы обязаны найти ее и узнать, почему она ему не пишет.
— Это правильно, — согласился Лунин. — Было бы неплохо, если бы мы узнали. Но как ее найти?
— Надо постараться, — сказал Уваров. — Я попробую.
Задумавшись, они опять замолчали, продолжая идти рядом по темному, притихшему аэродрому. Разговор о Серове еще сблизил их.
И всё же Лунин несколько смутился от неожиданности, когда после долгого молчания, Уваров вдруг спросил его:
— Константин Игнатьич, почему вы не в партии?