И все время мы беседовали. Мое первое смущение прошло, будто его и не было. Теперь я уже не помню, о чем мы говорили, но за эту поездку я многое узнала о Кристофере Джоне. Мы остановили машину у моста через Арн, откуда открывался замечательный вид на развалины аббатства, освещенные красноватым светом заката. Он сел на парапет моста и разговаривал со мной, пока я собирала для букета брионии, блестящие ягоды жимолости и поздние осенние колокольчики, которые выглядят такими хрупкими, а на самом деле твердые, как жесть.

Кристофер Джон служил во время войны в Западной Сахаре: он практически не рассказывал мне о том времени, за исключением того, что дружил с Сиднеем Кейесом, молодым поэтом, погибшим в тысяча девятьсот сорок третьем году в возрасте двадцати лет.

– Если бы он остался жив, – сказал Кристофер Джон, – он бы стал одним из величайших поэтов современности. Это, впрочем, так и есть, – добавил он. – Вы читали его стихи?

– Боюсь, что нет. Я вообще в последнее время почти не читаю поэзию. Мне нравится Уолтер де ля Map.

– Сладкоголосый певец и один из глубочайших умов нашего времени. – Эти слова напоминали цитату. Так оно и было. – Это был любимый поэт моей жены, – продолжал Кристофер Джон. – Она работала редактором поэтического отдела в «Аладдин пресс». Во время войны она жила с Уильямом у своей сестры в Эссексе, но иногда ездила в Лондон по работе. Однажды ей пришлось ехать в редакцию, и на обратном пути она попала под бомбежку. А я в это время находился в полной безопасности где-то около Тобрука. Уильям уже почти не помнит ее.

Он продолжал рассказывать мне о своей жене, Сесилии, которой уже шесть лет как не было на свете. В его голосе было много любви и нежности, но не горя – все-таки прошло уже шесть лет, и, как бы ни велика была утрата, счастье постепенно возвращается в жизнь.

– Или приходит неожиданно, как восход в Стоунхендже, – добавил Кристофер Джон, глядя, как руины, из которых уходил солнечный свет, сереют, приобретая зловещий призрачный вид. – Смотрите-ка, вон там, у ворот, колючий аронник. Вот что нужно добавить в ваш букет для яркости.

Мы сорвали аронник и поехали домой. В Торнихолд мы приехали уже в сумерках. Кристофер Джон проводил меня до двери, открыл ее передо мной, наотрез отказался войти, потрепал Ходжа и, попрощавшись, ушел. Хлопнула дверца, заурчал мотор.

Я схватила Ходжа, поцеловала его в пушистую мордочку и уже собиралась было бежать наверх, как вдруг услышала, что мотор заглох. Снова стукнула дверца. Ходж яростно лягнул меня и спрыгнул на пол. По дорожке быстрыми шагами шел Кристофер Джон, неся в руках мои цветы и маленький сверток в оберточной бумаге.