ПриключенияСент-Ронанские водыстр 254
Светлый фон
Не могу, дорогой Этерингтон, простить тебе и обман, в который ты ввел беднягу пастора, когда вынудил его совершить обряд, тем, что опорочил в его глазах несчастную девушку: на нее, может быть, легло из-за этого несмываемое пятно. Не очень-то это благородная ruse de guerre! Как бы то ни было, своей хитростью ты не многого добился, разве что девушке трудно будет доказать, что она введена в обман, ибо в противном случае брака твоего как бы вовсе и не было. Конечно, совершенный обряд может послужить тебе, но лишь для того, чтобы заставить ее согласиться на более прочный союз из страха перед неприятным и длительным судоговорением по этому вопросу. Принимая во внимание преимущества, которыми ты сейчас обладаешь, в сочетании с твоим умением убеждать и влиянием ее брата, я полагаю, что в этом ты можешь преуспеть. Женщины вообще находятся в рабской зависимости от своей репутации. Я знал таких, которые пожертвовали добродетелью ради спасения доброй славы, а ведь последняя, в сущности, лишь тень первой. Поэтому я и считаю возможным, что Клара Моубрей решит лучше уж стать графиней, чем сделаться предметом пересудов для всей Великобритании, покуда между вами будет вестись судебный процесс, который, пожалуй, растянется на большую часть вашей жизни.

Но, принимая во внимание душевное состояние мисс Моубрей, может пройти довольно много времени, прежде чем она на это решится, и тут, опасаюсь я, тебе способен наставить палок в колеса твой соперник, — не стану оскорблять тебя, называя его твоим братом. И вот в этом случае — с величайшим удовольствием думается мне — я смог бы оказать тебе содействие, при обязательном условии, что ты оставишь какие бы то ни было помыслы о насильственных действиях. Хотя тебе и удается оправдать в своих собственных глазах происшедшую между вами дуэль, нет ни малейшего сомнения, что любое последовавшее при этом несчастье рассматривалось бы обществом как тягчайшее преступление, а закон подверг бы виновного самой суровой каре. И при всем, что я сказал о своей готовности оказать тебе всяческую услугу, мне отнюдь не желательно лезть в петлю, — шея у меня и так достаточно длинная. Но — шутки в сторону, Этерингтон, — в этом деле тебе полезно руководствоваться добрым советом. В каждой строчке твоего письма сквозит ненависть к этому человеку, даже когда ты стараешься соблюсти полнейшее хладнокровие. Но и тогда, когда ты изображаешь веселость, я распознаю твои чувства на этот счет. А чувства эти такие, — говорю это не как проповедник с кафедры, — которые постарается как можно скорее вырвать из своей груди каждый не то чтобы хороший, но просто разумный человек, стремящийся жить в согласии с обществом и избегать всеобщего презрения, а то и насильственной смерти, кары братоубийцы, вызывающей всеобщее одобрение и удовлетворение. Поэтому услуги мои, если они стоят того, чтобы ты их принял, предлагаются тебе под тем непременным условием, что эту нечестивую ненависть ты подавишь всей силой своего мощного разума и будешь избегать всего, что способно привести к катастрофе, подобной той, которой ты дважды едва избежал. Я не прошу, чтобы ты хорошо относился к этому человеку, ибо отлично знаю, как глубоко укоренилось в тебе предубеждение. Я прошу только, чтобы ты избегал встреч с ним и считал его существом, которое в случае, если бы вы встретились, не может явиться для тебя предметом личной вражды.