— Нет, — сказал Аргайл, гордость которого боролась с нерешительностью, — да не будет сказано, что я бежал от лица Монтроза… Если я не способен сражаться, то хочу хоть умереть среди детей моих.

Многие другие вожди Кэмпбелов в один голос заклинали своего верховного вождя предоставить на этот день команду Арденвору и Аухенбреку и наблюдать за ходом сражения издали, с безопасного пункта.

Мы не решаемся заклеймить Аргайла названием труса; правда, в жизни его не было ни одного случая, где бы он проявил истинную храбрость; но в настоящем случае и во время других происшествий он держал себя с таким спокойствием, что его поведение можно приписать скорее нерешительности, чем отсутствию храбрости. Но история знает много случаев, когда слабому голосу собственного сердца вторят голоса других людей, уверяющих, что и для общего блага его жизнь крайне необходима.

— Если хотите, сэр Дункан, проводите его на галеру, — сказал Аухенбрек своему кузену, — а я пойду ободрять наших людей, дабы такой дух не распространился между ними!

С этими словами он устремился в ряды воинов, наставляя, приказывая, умоляя их помнить свою былую славу и нынешнюю доблесть, помнить обиды, за которые они отомстят, если одержат победу; если же будут побеждены, он просил их не забывать, какая их ожидает ужасная участь; словом, он пытался поделиться с каждым человеком хоть искрой того пламени, которое горело в его груди. Между тем Аргайл медленно и, по-видимому, неохотно следовал за своим заботливым родственником, который почти насильно привел его на берег озера и отправил на одну из галер, с палубы которой главнокомандующий безопасно, но и бесславно взирал на зрелище, разыгравшееся в долине.

Как ни было недосуг сэру Дункану Кэмпбелу Арденворскому, он все стоял на берегу и смотрел вслед удаляющейся лодке, перевозившей на галеру его вождя. Невозможно выразить всех чувств, волновавших его в эту минуту, ибо для него верховный представитель их рода был все равно что родной отец, и преданный член его клана ни при каких обстоятельствах не допускал в своем сердце никакой критики его образа действий. Для сэра Дункана Аргайл был превыше всех людей; к тому же этот человек, суровый и жестокосердый к посторонним, был мягок и великодушен со своими близкими, и благородное сердце Арденвора обливалось кровью при мысли, какое толкование можно было дать теперешнему поступку Аргайла…

«Так будет лучше! — подумал он, стараясь подавить собственное смятение. — Но… из сотни его отцов и предков я не припомню ни одного, кто бы ушел с поля сражения, пока знамя Диармидов развевается перед лицом их злейших врагов!..»