Гаврилов.

Тусклые глаза смотрели на Степана, тусклым голосом ответил ему Петр:

– Да, я не помню вас.

– Ко мне Афанасий Семенович приезжал, – несколько слишком бодро продолжал Степан, стараясь преодолеть безнадежно вялый тон разговора.

– Он уже знает, что я признался в убийстве и грабеже?

– Да, знает, – сказал Гаврилов, – знает, что были даны такие показания. И Афанасий Семенович и я в грош их не ставим.

– Как же так? – без особенного удивления сказал

Груздев. – Они ведь подписаны.

– А мы с Афанасием Семеновичем им, повторяю, не верим, – сказал суховато Гаврилов. А про себя подумал:

«Вот так, суше, без сентиментальных воспоминаний».

– Что ж, вы меня защищать собираетесь?

– Да.

– А я передумал и не хочу, – неожиданно громко и резко сказал Петр.

«Очень хорошо, – подумал Гаврилов, – главное – вывести его из равнодушия».

– Объясните почему, – холодно сказал он.

– Потому что не хочу. Потому что я виноват и должен отвечать. Вы меня совсем тряпкой считаете? Согласился идти на грабеж, потом отказался. Признался в грабеже, потом опять отказался. Адвоката прислали – отлично, пусть защищает. Вы-то чего за безнадежное дело взялись?

Деньги небось с Афанасия захотелось сорвать? Разве нет способов заработать честно?

– Вы можете оскорблять меня сколько угодно, – сказал

Гаврилов равнодушно. – Я обязан вас защищать и буду. Так что давайте говорить по делу.

– Я откажусь, – закричал Груздев, – от всего откажусь!