– Как прикажете понимать вас, Груздев? – спрашивает

Панкратов. – Когда вы говорили правду: тогда или теперь?

Долгое молчание. В зале ни звука. Тишина такая, будто зал совершенно пуст.

– Отвечайте на вопрос, Груздев, – раздается снова спокойный голос Панкратова. – Когда вы говорили правду: тогда или теперь?

– Теперь, – раздается глухой, невыразительный голос

Груздева. Голова его по-прежнему опущена, как будто он не отрицает свою вину, а полностью ее признает.

– Чем же тогда объяснить, – спрашивает Панкратов, –

что на предварительном следствии вы признавали свою вину?

– Я думал, – так же монотонно, так же не поднимая головы говорит Груздев, – что улики совпали, что оправдаться мне все равно невозможно. А так как я не знал, что было на самом деле, я и придумал, что был пьян и ничего не помню.

– Почему же, – спрашивает Панкратов, – после показаний Клятова, подтверждающих вашу вину, вы вдруг отказались от своего признания?

– Он услышал, что я признаюсь, и решил все на меня свалить, будто я и подготовил, будто я и убил. Он кого-то другого вместо меня в товарищи взял, а когда услышал, что я сдуру все признаю, да еще говорю, что подробностей не помню, он решил, что, если я главный, значит, он меньший срок получит.

Панкратов спрашивает обвинителя, есть ли у него вопросы.

– Да, – говорит Ладыгин, – есть. Скажите, Груздев,

откуда у вас зажигалка, которую вы потеряли на месте преступления?

– Я ее не терял, – говорит Груздев.

– Ну, а откуда она у вас? – настаивает Ладыгин.

– Мне мои друзья ее подарили, когда они поступили в вузы, а я нет. Я уезжал из С., а они мне на вокзале и подарили. На память и в утешение, что ли.

– Я прошу, – обращается Ладыгин к судьям, – предъявить подсудимому Груздеву найденную в доме Никитушкиных зажигалку.

Судья берет зажигалку и показывает ее Груздеву.

– Это та самая зажигалка? – спрашивает он.