О, то была ужасная ночь, государь, но она была последней.

Отплытие Колумба было назначено на 3 августа. Каким-то чудом мой любимый успел повидать меня, каким-то чудом успел вернуться к сроку.

О государь, у меня нет сил описать его мольбы, убеждения и уговоры. Много раз он спускался в лодку и снова поднимался на балкон; наконец он схватил меня, поднял, решив увезти силой. Я закричала, позвала на помощь. Шум услышали, кто-то проснулся, кто-то спешил в мою комнату, нужно было бежать или открыться.

Он прыгнул в лодку; я же, чувствуя, что навеки теряю его, замертво упала на пол. Меня нашла Беатриса…

И сейчас донья Мерседес была почти так же взволнована, как в ту роковую ночь; рыдая, она ломала руки и, по-прежнему стоя на коленях, так обессилела, что прислонилась к креслу.

– Передохните, сеньора, – суровым, холодным тоном произнес дон Карлос, – можете говорить всю ночь.

Наступило молчание, слышались лишь стенания доньи

Мерседес. Дон Карлос не шевелился – его можно было принять за изваяние, он так владел собой, что даже дыхание было беззвучным.

– И вот любимый уехал, – продолжала донья Мерседес.

Казалось, что с этими словами душа ее отлетела.

– Через три дня к отцу пришел его друг – Франциско де

Торрильяс. Он сказал, что ему нужно наедине поговорить с отцом о важном деле. Старики уединились в кабинете.

Оказалось, дон Франциско пришел к отцу просить моей руки от своего имени и от имени своего сына. Его сын страстно любил меня и заявил, что не может без меня жить.

Ничего не могло так осчастливить отца, как это предложение, но одна мысль смущала его.

«А известны тебе, – спросил он своего друга, – мои денежные дела?»

«Нет. Но мне это безразлично».

«Я ведь разорен», – произнес отец.

«Ну так что же?»

«Разорен вконец!»

«Тем лучше», – ответил друг.