стены прислонен был альбом для гербария величиной с обыкновенную дверь, откуда торчали гигантский стебель, край огромного листа, цветок курослепа, – все это было привезено из Аршота и впоследствии произвело сенсацию среди ботаников…

И вдруг Редвуду показалось, что он грезит.

– Да полно, неужели все это наяву? – спрашивал он себя, глядя на далекий потолок.

Но тут, словно в ответ, издалека донесся громкий крик, напоминавший рев развеселившегося быка.

– Да, это наяву, – сказал себе Редвуд. – Никаких сомнений!

Теперь слышались сокрушительные удары пухлой руки по столу и крики «Гууу!», «Бууу!».

– Пожалуй, я сам буду его учить, это лучше всего, –

продолжал Редвуд; мысли его потекли в новом направлении. Удары по столу сделались настойчивее. Мгновение

Редвуду казалось, что это перестук колес, словно какой-то огромный паровоз надвигается на него и влечет за собою цепь неотвратимых событий… Но тут раздался другой стук, быстрый и легкий.

– Войдите! – крикнул Редвуд, сообразив, в чем дело, и огромная, как в соборе, дверь медленно приотворилась.

Заскрипели несмазанные петли, и на пороге, сияя ослепительной лысиной, благодушной улыбкой и очками, появился Бенсингтон.

– Вот, позволил себе прийти, посмотреть, как и что, –

шепнул он, словно бы извиняясь и робея.

– Входите, – повторил Редвуд.

Бенсингтон вошел и закрыл дверь. Заложив руки за спину, сделал несколько шагов, остановился и, по-птичьи вскинув голову и щурясь, оглядел огромную комнату.

Потом задумчиво потер ладонью подбородок.

– Всякий раз, как я сюда вхожу, я просто немею, –

благоговейно понизив голос, признался он. – Уж очень все это… большое.

– Да, – подтвердил Редвуд и тоже огляделся, словно хотел увидеть не просто пустую комнату. – Да. Они ведь тоже будут большие, сами знаете.

– Знаю, – ответил Бенсингтон чуть ли не с трепетом. –