Он уже обдумал то, что хотел сказать. Но его поразила тишина, одиночество, неожиданное исчезновение вдохновлявшей его толпы, безмолвная аудитория подслушивающих и подсматривающих машин. Он не чувствовал никакой поддержки, и ему показалось, что он внезапно остался наедине со своими мыслями. Настроение его быстро изменилось.
Он боялся, что не сможет высказать свои мысли, боялся впасть в театральность, боялся, что у него не хватит голоса, не хватит находчивости, и он обратился за поддержкой к человеку в желтом.
– Подождите минуту, – сказал Грэхэм. – Я должен подготовиться. Я не ожидал, что это так будет! Мне еще надо обдумать то, что я хочу сказать.
Пока он стоял в нерешительности, явился взволнованный курьер с известием, что передовые аэропланы уже перелетели Араван.
– Араван? – удивился Грэхэм. – Где это?.. Во всяком случае, они приближаются. Когда они будут здесь?
– К вечеру.
– Боже мой! Через несколько часов! А какие получены вести с летных площадок?
– Люди юго-западных районов готовы.
– Готовы!
Он нетерпеливо повернулся к блестящим линзам аппарата и сказал:
– Я думаю, что мне следует произнести небольшую речь. Если б я только знал, что нужно сказать!. Аэропланы в Араване! Они, должно быть, вылетели раньше главного воздушного флота. А наши еще только готовятся! Наверное…
«Впрочем, не все ли равно, как я скажу, хорошо или плохо…» – подумал он и заметил, что свет стал ярче.
Он уже составил несколько общих фраз о демократии, но внезапно на него нахлынули сомнения. Его вера в свой героизм, в свое призвание поколебалась. Он почувствовал себя таким маленьким, незначительным, всем правят какие-то непонятные законы! Ему начало казаться, что восстание против Острога преждевременно и обречено на неудачу, это только страстная, но бесцельная борьба с неизбежностью.
Грэхэм думал о быстром роковом полете аэропланов, и его удивляло, что он видит теперь события с другой точки зрения. Но усилием воли он подавил свои сомнения, решив во что бы то ни стало бороться до конца.
Однако он не мог найти подходящих слов. Так он стоял в нерешительности, губы его дрожали, и он уже готов был извиниться за свою растерянность, когда послышался шум шагов и крики.
– Подождите! – крикнул кто-то, и дверь открылась.
– Она идет! – донеслись до него чьи-то голоса.
Грэхэм обернулся, и свет потускнел.
В открытую дверь он увидел легкую фигуру в сером одеянии, проходившую через зал. Сердце его забилось. Это была Элен Уоттон.
Вслед ей гремели аплодисменты. Человек в желтом, стоявший в тени, вошел в круг света.