– ну, прямо гаванская сигара.
– Так благоволите, э-э, господин Елагин, сообщить, когда и куда отбыла ваша матушка?
– Когда? – Павел Алексеевич облизнул губы. – Но жандармскому управлению должно быть это хорошо известно…
– Что известно нам (жирная черта собственного достоинства), – то нам и разрешите знать.
– Когда? Когда? – заторопился допрашиваемый, – наверное, я полагаю, по всей вероятности, дня четыре назад…
– Наверное или по всей вероятности вы полагаете? Да, по прописке так оно и значится. Но мы имеем сведения, что ваша матушка выехала несколько раньше. Жаль, жаль, господин Елагин, что у вас, при ваших убеждениях, такая короткая память.
– Может быть, вы и правы, пожалуй, с неделю назад.
– Оч-чень хорошо-с! У нас будет теперь законное основание иметь в виду и вашу домовладелицу. Конституция, знаете ли, на все надо иметь законное основание. Дама из сочувствующих…
«Я – предатель!» – с ужасом подумал Павел Алексеевич. Так вот оно то, чем всегда его пугала мать, рассказывая о встречах «с ними», об их головокружительной светскости, о бархатной их подлости. Она называла сыну людей, не сумевших отразить их грозную хитрость. Легко запутать человека в этом темном мире. Вот он предал Анну Петровну, домовладелицу (голос матери: «это прекрасная хозяйка, положительная женщина и
– Итак, куда же изволила выехать ваша матушка неделю тому назад?
В голове стояло: «Куда? Куда? В Феодосию?»
– В Феодосию.
– В Феодосию? – Ротмистр недоверчиво ухмыльнулся и наудачу посверлил глазами. – А может быть… может быть, в О-д-е-с-с-у?
Павел Алексеевич привскочил на месте.
И никогда после не мог Павел Алексеевич понять, откуда ротмистр Барановский узнал содержание их разговора с матерью с глазу на глаз.
– Так вы еще имеете нам сообщить, что Аполлинария
Михайловна отправилась в Одессу, – разглагольствовал ротмистр с бессодержательной значительностью. – Знаете что, Павел Алексеевич, – начал он вкрадчиво, как бы взмывая над столом, – мы не будем играть в прятки, я вам открою свои карты. Нам, например, известно, что вы усиленно занимаетесь поэзией, хороший филолог, человек лояльнейших воззрений. Революционное поветрие вас не захватило. Это тем более удивительно, зная вашу матушку и ваше воспитание. Биография вашей матушки нами изучена по долгу службы, вероятно, несколько лучше даже, чем ее единственным сыном. Увлечение молодости. Чернопередельские кружки, эмиграция в Женеву… Вас воспитывали, надо думать, на идеалах, на страданиях, перенесенных в былом.