Элисон даже в том случае, если бы он знал, как отвечать.

К тому же он заранее не придумал, за кого себя выдавать, скрывая свое настоящее имя, и это было добавочной причиной остаться безмолвным. Миссис Уилсон с недоумением и даже тревогой в голосе повторила вопрос:

– Что вам угодно от меня, сэр? Вы сказали, что знали мистера Генри Мортона?

– Простите, сударыня, – ответил Генри, – но я говорил о

Сайлесе Мортоне.

Лицо старой женщины вытянулось.

– Значит, вы знали его отца, брата покойного Милнвуда? Но как же вы могли видеть его за границей? Он возвратился домой, когда вас еще и на свете не было. А я думала, что вы сообщите мне новости о бедном мистере

Генри.

– О полковнике Мортоне я слышал не раз от отца, –

сказал Генри. – Что же касается его сына, то о нем я ничего или почти ничего не знаю; говорили, что он погиб на чужбине во время переезда в Голландию.

– Наверное, так и есть, – сказала со вздохом старушка, –

и много слез стоило это моим старым глазам. Его дядя, бедняжка, испустил дух, вспоминая о нем. Он как раз давал мне подробные указания о хлебе, бренди и вине на поминальном обеде после его похорон, сколько раз нужно послать круговую среди собравшихся (он и живой, и у самой могилы был человек благоразумный, расчетливый, предусмотрительный), и тогда-то он мне сказал: «Эли (он называл меня Эли, ведь мы давненько были знакомы), Эли, будьте бережливы и храните добро: ведь имя Мортонов из

Милнвуда заглохло, как последний звук старой песни». И

после этого он все слабел и слабел, и впал в забытье, и не проронил больше ни слова, только один раз что-то пробормотал, а что – мы и не разобрали, что-то об оплывшей свече, еще годной в дело. Он никогда не мог смотреть на оплывшую свечку, а тут, как назло, она и была на столе.

Пока миссис Уилсон рассказывала о последних минутах старого скряги, Мортон усердно пытался избавиться от настойчивого любопытства собаки, которая, оправившись от первого изумления и оживив былые воспоминания, после длительного обнюхивания и исследований, начала с радостным визгом кидаться и прыгать на незнакомца, угрожая разоблачить его в любую минуту.

Наконец, потеряв терпение, Мортон не удержался и раздраженно воскликнул:

– Прочь, Элфин! Прочь, сударь!

– Вы знаете, как зовут нашу собаку? – сказала старая дама, пораженная этим внезапным открытием. – Вы знаете, как зовут нашу собаку? А ведь имя у нее необычное. И она вас тоже узнала, – продолжала она еще более взволнованным, пронзительным голосом. – Господи Боже! Да ведь это мой мальчик!

Сказав это, бедная женщина повисла на шее Мортона, сжала его в объятиях, начала целовать, словно он и в самом деле был ее сыном, и заплакала от неудержимой радости.