– Это у них уж заведение такое, – проворчал Иванюк, –
нарочито свой паром неисправным показывают, чтобы пассажиры больше на нашем ездили, а их без дела отдыхал!
– А вот я их, клятиков! – погрозился Сударчиков, спускаясь на паром и приказывая отчалить.
Мустафа, старший паромщик персидского парома, худощавый старикашка с жидкой сивой бороденкой и слезливым и в то же время лукавым выражением на сморщенном, как печеное яблоко, лице, увидя подплывшего Сударчикова, поспешил к нему навстречу, низко кланяясь и подобострастно улыбаясь.
– Когда же у вас, Мустафа, паром-то, наконец, готов будет? – сердито крикнул Сударчиков. – Управляющий хочет жалобу писать!
– Завтра, ага, в'алла 128 , завтра! – прижимая руки к сердцу и стараясь придать своему голосу особенную убедительность, зашамкал Мустафа. – Сабах дюн наш паром ходить начал!
– Знаю я ваше сабах дюн129! Врете вы все; три дня одну доску прибить не можете. Мошенники!
– Разви одна доска, господин старший? – сокрушенно покачал головой Мустафа. – В'алла, работи многа, почти все доска пропал, в'алла, пропал!
– Ладно, рассказывай! Ну да черт с тобой, – завтра так
128
129
завтра, только смотри не надуй, а то сейчас жалобу пошлем; так и знай!
– Зачиво жалобу, не надо жалобу; говорю, завтри паром ходить начинал, Мустафа шалтай-болтай130 не будет!
– Подумаешь, какой праведник! – буркнул себе под нос
Сударчиков и, повернувшись к своему паромщику, сурово приказал ему плыть обратно. В ту минуту, когда паром уже тронулся, Сударчиков небрежно кивнул низко кланявшемуся ему Мустафе.
– Хороший конь у Муртуз-аги, этот серый; самая лучшая его лошадь! – сказал он, как бы между прочим, показывая на отъезжавшего от берега татарчонка на сером жеребце.
– А, якши ат, чох якши131! – прищелкнул языком Мустафа. – Такой лошка132 ни у кого нет во всей Судже!