– Не верите! – вздохнув, сказал им Васька. – Эх, не видите, дуры, что я за человек. Думаете, я для фрицев узнать хочу…

– Зря ты, сынок, осерчал, – возразила одна из баб, совсем уже пожилая женщина. – Ничего мы, милый, знать не знаем и ведать не ведаем. А что дуры мы, так это уж верно, что дуры. И вовсе темный народ…

Бабы дружно рассмеялись и ушли.

Кузьменко понял, что толку от них не добьешься. Тогда он решил расспросить стариков. Встретив у самой околицы какого-то чуть не столетнего деда, Васька любезно угостил его табачком и, присев рядышком на бревне, дипломатично завел разговор о том о сем. Старик охотно поддерживал разговор. Дело шло на лад.

– А что, дед, – спросил, наконец, Кузьменко, – сыновья-то небось на фронте? Один остался?

– Снохи есть, – коротко ответил дед, ловко обходя вопрос о сыновьях.

– Ну, а дети-то где же твои, стало быть, снох твоих мужья? – не унимался Кузьменко. – В армии или еще где?

– Известно, где. В почтовых ящиках.

– Где? – искренне удивился Васька.

– Да сказано тебе, в почтовых ящиках. Николай – в почтовом ящике нумер пять тысяч пятьсот шестьдесят два, Серега – в нумере шесть тысяч семьсот восемьдесят девять, а Иван – внук мой старший, тот под нумером четыре тысячи сто двадцать шесть. Так и шли по нумерам. Не одни мои сыны – во всем колхозе так. Ну, а теперь, как пришел в наши места герман, так и писать стало некуда…

– Некуда, а номера вот помнишь, – подмигнул деду

Васька, – на всякий, видать, случай…

Дед метнул в Ваську из-под мохнатых бровей острый, внимательный взгляд, затянулся козьей ножкой, сплюнул и спокойно произнес:

– А что ж, нумер не конь, овса не просит. Чего же его выбрасывать, пусть себе в башке сидит, на своей полочке…

Наше дело стариковское, нам забывать не положено, мы не красны девицы. А ты чего, брат, ко мне прилип, как к одному месту лист? Тебе какое дело, сукин ты сын! Выспрашивать сюда пришел? Так я вот, не гляди, что стар, а с хворостиной управлюсь не хуже молодого… Проваливай, откудова явился! Инспектор какой на наши головы нашелся!.

Постепенно накаляясь, дед уже заковылял к изгороди, чтобы выдернуть из тына что-нибудь поувесистей. Имело смысл спешно ретироваться. Сплюнув с досады, Васька покинул деревню.

И опять потянулись проселки и большаки, поля и перелески, а он все шел и шел. Началась Гремяченские леса.

Васька пошел прямо в глубь лесного массива. В лесу было теплее, чем в поле. Осень еще только сюда пробиралась.

Пахло смолой, прелым листом и хвоей. Быстро темнело, и

Васька то и дело спотыкался о лесные коряги. Усталость уже давала себя знать. Дьявольски хотелось прилечь и выспаться, но никаких признаков жилья не было. Вытащив карманный электрический фонарик, Васька медленно плелся дальше, время от времени включая свет.