Аввакум по-прежнему жил на улице Латинка, в доме подполковника запаса доктора Свинтилы Савова. Ему пришлась по душе эта тихая, уединенная улица, которая с восточной стороны упиралась в сосновую рощу городского парка; да и сама квартира – на втором этаже с верандой и старинным камином – полностью отвечала его желанию отдаться спокойному творческому труду.

Напомню: после дела Ичеренского и бактериологической диверсии руководство госбезопасности приняло решение на время «законсервировать» своего секретного сотрудника, чтобы он, не будучи непосредственно связанным с оперативной работой, оставался некоторое время в тени. Временная «консервация» была необходимостью –

тяжкой для Аввакума, но как тактический маневр полезной. В придачу ко всему возникла совершенно опереточная история с Виолеттой – внучатой племянницей Свинтилы

Савова. Ее увлечение напоминало ему оперетту Кальмана или Штрауса – музыка чарует, нашептывает о весенних ночах, о молодости – и это прекрасно, однако и роскошные мундиры с эполетами, и кринолины, и до глупости наивные любовные речитативы – весь этот блестящий мир дешевых эффектов давно ушел в прошлое и стал бесконечно чужд современному зрителю. Неподдельная прелесть молодой девушки – ее чистый взгляд, хрупкие плечи, упругая грудь,

– разве она не напоминает чарующую музыку из доброй старой оперетты? Слушать подобную музыку, радоваться ей – чудесно, но выступать в роли жениха в мундире с эполетами было бы по меньшей мере смешно. С момчиловской Балабаницей или с официанткой из софийского ресторанчика было куда проще – радость за радость и ничего больше.

Быть может, и Виолетта на большее не рассчитывала, когда судьба столкнула их, – она ведь очень тонкая, чувствительная натура и ей не так трудно было это заметить.

Но мог ли он – человек зрелый, намного старше ее, познавший разные стороны жизни, – мог ли он ответить на ее легкомыслие таким же безответственным легкомыслием?

Потом все образовалось, как и предвидел Аввакум.

Спустя несколько месяцев после истории с кинорежиссером к внучатой племяннице Свинтилы Савова снова вернулась радость, и это было вполне естественно в ее девятнадцать лет. Вскоре она увлеклась каким-то молодым инженером по водоснабжению – он оказался значительно моложе Аввакума – бросила Академию художеств, вышла замуж и уехала с ним на строительство Родопского каскада.

Когда она пришла к Аввакуму, чтоб проститься с ним, глаза у нее были веселые. И он, как истый сердцевед, должен был признаться самому себе, что веселость ее была не наигранная, что она ничего не помнит или не желает ни о чем вспоминать и что для нее все сложилось как нельзя лучше. Она была счастлива.