– Да так, ничего. Просто интересно, смогли бы вы без ущерба для своей нервной системы просидеть целую ночь наедине с мумией. Но вы, конечно, правы. Пожалуй, я действительно за последнее время подверг свои нервы слишком тяжким испытаниям. Но теперь уже все в порядке. Только не уходите. Побудьте здесь несколько минут, пока я совсем не приду в себя.

– В комнате очень душно, – заметил Ли, и, распахнув окно, впустил свежий ночной воздух.

– Это бальзамическая смола, – сказал Беллингем.

Он взял со стола один из сухих листьев и подержал его над лампой, лист затрещал, взвилось кольцо густого дыма, и комнату наполнил острый, едкий запах.

– Это священное растение – растение жрецов, – объяснил Беллингем. – Вы, Смит, хоть немного знакомы с восточными языками?

– Совсем не знаком. Ни слова не знаю.

Услыхав это, египтолог, казалось, почувствовал облегчение.

– Между прочим, – продолжал он, – после того как вы прибежали, сколько я еще пробыл в обмороке?

– Не долго. Минут пять.

– Я так и думал, что это не могло продолжаться слишком долго, – сказал Беллингем, глубоко вздохнув. – Какое странное явление – потеря сознания! Его нельзя измерить.

Мои собственные ощущения не могут определить, длилось оно секунды или недели. Взять хотя бы господина, который лежит на столе. Умер он в эпоху одиннадцатой династии, веков сорок назад, но если бы к нему вернулся дар речи, он бы сказал нам, что закрыл глаза всего лишь миг назад.

Мумия эта, Смит, необычайно хороша.

Смит подошел к столу и окинул темную скрюченную фигуру профессиональным взглядом. Черты лица, хоть и неприятно бесцветные, были безупречны, и два маленьких, напоминающих орехи, глаза все еще прятались в темных провалах глазных впадин. Покрытая пятнами кожа туго обтягивала кости, и спутанные пряди жестких черных волос падали на уши. Два острых, как у крысы, зуба прикусили сморщившуюся нижнюю губу. Мумия словно вся подобралась – руки были согнуты, голова подалась вперед, во всей ее ужасной фигуре угадывалась скрытая сила –

Смиту стало жутко. Были видны истончавшие, словно пергаментом покрытые ребра, ввалившийся, свинцово–

серый живот с длинным разрезом – след бальзамирования, – но нижние конечности были спеленаты грубыми желтыми бинтами. Тут и там на теле и внутри футляра лежали веточки мирра и кассии.

– Не знаю, как его зовут, – сказал Беллингем, проведя рукой по ссохшейся голове. – Видите ли, саркофаг с письменами утерян. Номер 249 – вот и весь его нынешний титул. Смотрите, вот он обозначен на футляре. Под таким номером он значился на аукционе, где я его приобрел.