Жак Эллок и Жан были удивлены той искренностью и непринужденностью, с какой испанец рассказал им свою историю. Хоть в этом не было ничего неожиданного: ведь этот человек, если судить по его рассказу, получил в молодости кое-какое образование. Они предложили ему остаться пассажиром на «Гальинете», а на его место нанять какого-нибудь индейца.

Хоррес поблагодарил их, но сказал, что уже привык к своему ремеслу и потому останется матросом до тех пор, пока пироги не достигнут цели.

— А если я не смогу найти работы в миссии, — добавил он, — я бы попросил вас, господа, взять меня к себе на службу и отвезти назад в Сан-Фернандо и даже в Европу, когда вы отправитесь в обратный путь.

Испанец говорил спокойно, стараясь смягчить свой довольно грубый голос, который, однако, гармонировал с его решительным видом, суровым смуглым лицом, ослепительно белыми зубами и густой черной шевелюрой. Однако никто, кроме Жака Эллока, не обратил внимания на то, что Хоррес то и дело бросал на юношу очень странные взгляды. Может быть, он открыл, секрет Жанны де Кермор, о котором не догадывались ни Вальдес, ни Парчаль, ни кто бы то ни было из экипажа?

Это встревожило Жака, и он решил понаблюдать за испанцем. Если его подозрения обратятся в уверенность, он успеет принять решительные меры и избавиться от Хорреса, высадив его в какой-нибудь деревне, например в Эсмеральде, когда пироги сделают там остановку. Никто не обязан давать ему на этот счет объяснения. Вальдес рассчитается с ним, и пусть он добирается в Санта-Хуану как хочет.

Жан, однако, спросил Хорреса, что ему известно о миссии Санта-Хуана и знает ли он отца Эсперанте, под началом которого он хотел бы работать.

— Да, месье де Кермор, — чуть помедлив, ответил испанец.

— Вы его видели?

— Да, в Каракасе.

— Когда?

— В тысяча восемьсот семьдесят девятом году, когда я служил на торговом судне.

— А отец Эсперанте был тогда в Каракасе впервые?

— Да... впервые. Оттуда он отправился в глубь страны, чтобы создать миссию Санта-Хуана.

— Как он выглядит? — спросил Жак Эллок. — Точнее, как он в ту пору выглядел?

— Это был человек лет пятидесяти, высокого роста, крепкого сложения. С уже седеющей бородой, теперь-то уже она, наверное, совсем побелела. Энергичный, решительный — чувствовалось, что он привык рисковать своей жизнью ради обращения индейцев в христианскую веру.

— Благородная задача, — сказал Жан.

— Я не знаю более благородной! — согласился испанец.

На этом разговор окончился. Пора было идти на ранчо Баре. Жан, сержант Марсьяль, Жак Эллок и Жермен Патерн сошли на берег и через маисовые и маниоковые поля направились к жилищу индейца и его жены.