С десяток матросов, вооруженных саблями, тесаками и пистолетами, последовали за своим предводителем, спустившимся на нижнюю палубу. Перед каютой мичмана Стюарда и гардемарина[139] Петера Хейвуда Кристиан поставил двух часовых, а затем остановился против двери капитана.

— А ну, молодцы, — старпом старался не показать волнения, — двиньте-ка ее плечом!

Дверь затрещала и поддалась, матросы ввалились в каюту. Неожиданно оказавшись в темноте, они, быть может, вспомнили, какое страшное дело затеяли, и остановились в минутной нерешительности.

— Эй там? Что случилось? Кто посмел?.. — закричал капитан, вскакивая с койки.

— Молчи, Блай, молчи! — ответил Черчиль. — А вздумаешь сопротивляться, я заткну тебе глотку!

— Одеваться ни к чему, — добавил Боб, — ты и так будешь хорош, когда повиснешь на рее бизань-мачты[140].

— Руки за спину! Свяжите его, Черчиль, — приказал Кристиан, — и тащите на палубу!

— Самый грозный капитан не так уж страшен, если действовать с умом, — заключил Джон Смит, философ этой банды.

Затем, и не подумав разбудить еще спавших матросов последней вахты, кортеж[141] двинулся по лестнице и вышел на палубу.

Это был форменный мятеж. Из всех офицеров только гардемарин Юнг присоединился к восставшим.

Что до экипажа, то большинство отдалось общему порыву, а остальные, безоружные, без вожака, стали просто зрителями разворачивавшейся драмы.

Все выстроились на палубе в полном молчании и следили, как поведет себя полуодетый, с высоко поднятой головой человек, перед которым все на судне привыкли трепетать.

— Блай, — резко бросил Кристиан, — вы сняты с поста капитана корабля!

— Я не признаю за вами права… — начал арестованный.

— Это бесполезные препирательства, — прерывая его, закричал старпом. — Сейчас я — представитель экипажа «Баунти». Не успели мы покинуть Англию, как гнусными подозрениями и грубыми окриками вы начали преследовать и офицеров, и матросов. Никто никогда не получал от вас заслуженного поощрения. Вы с презрением отвергали все наши упреки! Только и слышалось — «подлецы, разбойники, подонки, ворюги». Ни одна живая душа не в силах долго выносить подобное обращение! Даже меня вы не пощадили — соотечественника, знакомого с вашей семьей, совершившего под вашей командой два далеких плавания. Обвинили вчера в краже каких-то жалких плодов! Что же говорить об остальных! За малейшую провинность — в кандалы! За всякий пустяк — двадцать пять ударов кнутом! Так вот, наступает час расплаты. Вы были слишком щедры, раздавая наказания, Блай! Несправедливость, бессмысленные обвинения, нравственные и физические пытки, которыми вот уж полтора года вы терзаете экипаж, придется теперь искупить, да, искупить дорогой ценой! Капитан, те, кого вы оскорбляли, признали вас виновным и приговорили… Правильно я сказал, друзья?