В конце концов вечером 11 сентября мы приняли решение идти не к Стенэ, а направиться прямо в Аргону.

На следующий день план стали приводить в исполнение. Все едва тащились, поддерживая друг друга. Душа болела от одного взгляда на исхудалые и посеревшие лица наших мужественных спутниц. Одежда их, изодранная колючками кустарников, превратилась в лохмотья, они плелись гуськом, усталые и вконец изможденные.

Около полудня мы подошли к лесной вырубке, открывавшей большой простор для обозрения.

Недавно здесь произошло сражение. Землю устилали трупы. Я определил армейскую принадлежность мертвецов по синим мундирам с красными отворотами, по белым гетрам и перевязи на груди крест-накрест, сильно отличавшимся от униформы солдат прусской армии небесно-голубого цвета и белых мундиров австрийцев в остроконечных шапках.

Это были французы-добровольцы, которых, наверное, застигла неожиданно какая-нибудь колонна Клерфайта или Брауншвейга. Боже праведный! Они пали не без борьбы: возле них лежали немцы и даже пруссаки в своих кожаных киверах с цепочкой.

Подойдя поближе, я с ужасом глядел на эти горы трупов, ибо никогда не смогу привыкнуть к торжеству смерти.

Вдруг из груди у меня вырвался крик. Господин де Лоран, госпожа Келлер, ее сын, барышня Марта и моя сестра, остававшиеся под деревьями шагах в пятидесяти от того места, где я находился, стояли и смотрели на меня, не решаясь выйти на открытую поляну.

Господин Жан подбежал ко мне первым.

— В чем дело, Наталис?

Ах, как я раскаялся в своем неумении владеть собой. Я хотел увести господина Жана. Но было поздно. Он в ту же минуту понял, отчего я так громко вскрикнул.

У ног моих лежало тело прусского солдата в мундире лейб-полка! Господину Жану не нужно было долго всматриваться, чтобы узнать его форму. Скрестив руки на груди и покачав головой, он произнес:

— Надо, чтобы моя мать и Марта не узнали об этом…

Но госпожа Келлер уже добрела до нас, и ей стало ясно то, что мы хотели скрыть от нее: возможно, менее суток тому назад лейб-полк проходил здесь и теперь находится где-то поблизости!

Ни разу до сих пор опасность для Жана Келлера не была столь велика! Если его поймают, то его личность будет тотчас установлена и незамедлительно последует казнь.

Что ж, следовало как можно скорее бежать из этого опасного для него места! Надо было углубиться в самую густую чащу Аргоны, куда не сможет проникнуть колонна на марше! Если бы даже нам пришлось скрываться там несколько дней, колебаться все равно не приходилось. То был наш единственный шанс к спасению.

Мы шли весь остаток дня, шли всю ночь, вернее — не шли, а тащились! Плелись мы и весь следующий день, и 13 сентября к вечеру оказались у границы знаменитого Аргонского леса, про который Дюмурье сказал: «Это французские Фермопилы[241], но я здесь буду удачливее царя Леонида!»