Второе доказательство — открытие месторождений золота. Тысячи проходимцев, вторгшихся на остров, лишний раз подтвердили схожесть характеров различных наций в погоне за богатством. Против них Кау-джер мог применить только давно испытанные средства: власть, насилие, убийство. По его приказу лились потоки человеческой крови.

И наконец, третьим доказательством явился категорический ультиматум Чилийского государства.

Неужели ему вновь придется призвать колонистов к войне, может быть, еще более кровавой, чем прежние битвы? И ради чего? Чтобы сохранить остельцам правителя, в общем, ничем не отличающегося от диктаторов всех времен и народов? Любой другой на месте Кау-джера поступал бы точно так же, и, кто бы ни оказался его воспреемником, он применял бы те же самые методы, которые пришлось использовать ему самому.

А если так, стоит ли сопротивляться?

Он чувствовал смертельную усталость, не в силах забыть массового убийства, совершенного по его приказу: перед глазами все время, как наваждение[201], высились горы трупов. С каждым днем, словно под грузом мучительных воспоминаний, сгибался его высокий стан, тускнел взгляд, притуплялась мысль. Силы покидали тело атлета и сердце героя. Кау-джер больше не мог выдержать. С него довольно!

В какой тупик он зашел!

В смятении проследил он свой долгий жизненный путь, усеянный обломками теорий, составлявших его моральные устои. Ради них он пожертвовал всей своей жизнью… И все это превратилось в ничто. Душа его была опустошена.

Что же делать? Умереть? Да, это было бы самым последовательным. Однако он не мог решиться на такой шаг. Не потому, что боялся смерти — его ясному и твердому уму смерть представлялась вполне естественным явлением,— но все его существо протестовало против поступка, произвольно сокращавшего человеческую жизнь. Подобно добросовестному труженику, который не бросает работу незавершенной, этот необыкновенный человек ощущал жгучую потребность прожить жизнь до конца.

Но разве нельзя было примирить эти противоречия?

Вдруг Кау-джер как будто вспомнил о присутствии чилийского офицера, который едва сдерживал нетерпение.

— Сударь,— сказал он,— вы только что грозили мне применением силы. Имеете ли вы представление об остельской армии?

— Вашей армии? — удивленно повторил офицер.

— Судите сами,— ответил правитель, показав своему собеседнику на окно.

Перед ними расстилалась площадь. Против управления стояли строем сто пятьдесят чилийских солдат вместе со своими командирами. Они находились в весьма критическом положении, так как их окружало более пятисот остельцев с ружьями.