— Положение его, думаю, недурное, — отвечал доктор Родерих. — Отец наверняка оставил ему изрядное состояние… Что же касается личности…

— Догадываюсь, месье Родерих, можете не продолжать…

— Вы знакомы с ним? — Доктор с нескрываемым удивлением посмотрел на меня.

Я рассказал ему, при каких обстоятельствах судьба свела меня со Шторицем. Четыре дня этот немец был моим попутчиком на борту «Доротеи» от Будапешта до Вуковара. Видимо, он сошел там, потому что до Рагза я его не видел.

— И вот совсем недавно, — добавил я, — мы с капитаном Хараланом, прогуливаясь, случайно оказались возле дома Шторица, и я узнал вышедшего оттуда хозяина.

— Ходили слухи, что он покинул город несколько недель тому назад, — заметил доктор Родерих.

— Он действительно отсутствовал, раз месье Анри видел его в Будапеште, — вмешался капитан Харалан. В голосе его чувствовалось еле сдерживаемое раздражение.

Доктор продолжил:

— Что же касается образа жизни Вильгельма Шторица, то кто может похвалиться, что знает его? Это таинственный человек…

— Вы не преувеличиваете?

— Да нет, вряд ли, — вздохнул доктор, — отец его, Отто Шториц, давал поводы для самых странных легенд…

— Которые пережили самого Отто Шторица, насколько можно судить по информации в одной из будапештских газет. Если верить ей, время их не развеяло. Ходят слухи, что он был настоящий колдун, владевший дьявольскими тайнами и наделенный сверхъестественной силой. Люди каждый год ждут чего-то необычного у его могилы…

— Вот видите, месье Видаль, — заключил доктор Родерих, — значит, вас не удивляет, что в Рагзе у Отто Шторица темная репутация. Таков и отпрыск[612], который вчера дерзнул возобновить свои домогательства.

— Как? Вчера?! — вскричал я.

— Да, вчера, во время своего неожиданного визита.

В разговор вступил Харалан:

— Он, кроме всего прочего, еще и пруссак. Одного этого достаточно, чтобы отвергнуть его притязания!

— Когда мне доложили о Вильгельме Шторице, я, признаюсь, заколебался — принять его или не принять…

— Не надо было впускать его, папа! — горячился Харалан. — Этот человек должен зарубить себе на носу, что вход ему в этот дом раз и навсегда воспрещен!

— Ты прав, сынок. — Голос у доктора был как бы потухший. — Но я боялся довести его до белого каления, чтобы он чего-нибудь не вытворил.