Да-а, так вот с Гасаики и его колесницы и начинается мой рассказ. Было это, вероятно, в сентябре двадцатого года. Проводил я в эти дни дело со взломом сейфа у одного табачного капиталиста, — может, слышали, Агроканаки… Ему половина сухумских Табаков принадлежала. Пароходами крымские табаки в Египет на выделку посылал. Бога-атый был! Узнал я от верного человека, наводчика, что скопилось у моего Агроканальи (это я его так называл) много денег в валюте и что собирается он их в Стамбул переводить. А такого хамства я, по тем временам, допустить не мог, ну и с помощью отмычек да гусиной лапы вскрыл как-то ночью сейф. Сорок минут трудился, никогда так аккуратно и расчетливо не работал, а в этом сейфе паршивом нашел всего-навсего четыреста долларов да сотни полторы итальянских лир. Курам на смех! Перевел, оказывается, мой табачник свои деньги, успел-таки. Первый раз подобная неудача приключилась со мной… Далее расстроился я от такого афронта… Забрал эту мелочишку, плюнул в растерзанный сейф и ушел домой отсыпаться.

Утром принял ванну, позавтракал, вызвал Гасана, решил проехать за город, рассеяться.

Понес, помчал меня Гасанка на своей колеснице, только слышно «бер-ре-игись!» да свистки полицейских. Вынеслись мы на Главную улицу, разворот хотели сделать, вдруг навстречу маленький открытый автомобиль с дамою.

Придержал мой Гасан коней, чтобы пропустить мимо машину. Взглянул я рассеянно и… обмер, а рука сама собой приподняла цилиндр.

Никогда ничего подобного со мною не было! И все это потому, что против меня в машине сидела молодая дама со строгими серыми глазами и удивительно красивым лицом. Ее сосед, пожилой полковник, покосился на меня и не спеша ответил на мой поклон. Экипажи разъехались. Гасан приподнялся на козлах, подобрал вожжи. Кони, ожидавшие его гика, рванули вперед.

***

— Кто такая? — спросил я, указывая тростью вслед автомобилю.

— Не знаю, книаз! — ответил Гасан, выжидательно глядя на меня.

— Поворачивай назад!

Татарин не удивился. Целый час мы бесцельно колесили по всему Севастополю. Целый час я не терял надежду, что встречу незнакомку.

Первый раз в жизни я почувствовал пустоту. Кони шли шагом. Я молчал, погруженный в свои думы, чувствуя на себе испытующий взгляд Гасана. У самого дома он вдруг тихо сказал:

— Книаз, не скучай! Я тебе завтра скажу, кто этот баба.

***

Но «кто этот баба» я узнал сам и не дальше как в ту же ночь. Под вечер я отправился в Дворянский клуб, — был такой на Миллионной улице.

Седой, внушительный швейцар с булавой, толстые дубовые двери, мягкий, пушистый ковер, медвежьи чучела на площадке — словом, такой клуб, каких было много в свое время на Руси. И старшина, как полагается, с лентой через брюшко и благообразной улыбкой на розовом лице.