«Понятно, – подумал Исаев. – Над Библией глумятся, заманивают в бордель, сволочи. Пузатым старичкам только про диетическую столовую с девочками свистни, они все сразу поймут, сукины дети».

Сашенька – ломкая, быстрая, тоненькая – шла к Исаеву, чуть не бежала. С мороза румяная, красивая, раскосоглазая, словно японочка, улыбчивая; лицо доброе, есть такие женские лица: только глянь – и сразу делается радостно, даже если перед тем тоска была…

– Вы замерзли, бедненький Максим Максимович?

– Самую малость.

– Зачем же вы на ветру стояли? Это неразумно.

– Разум – это дикий зверь, его место под лавкой.

– Что станем делать? – улыбнулась Сашенька.

– Вы просили показать вам город с черного хода? Вот я и стану вам его показывать

– Прекрасно. Откуда начнем?

– С пакгаузов. Посмотрим, что привезли пароходы, видите, сколько их у причалов? Помните, в «Онегине»:

– Как страшно, Максим Максимыч.

– Отчего?

– Будто он про наше сегодня писал.

– Ничего страшного. Просто он гений. А дальше помните?

– Но ведь это же про нас! «Часы летят, а грозный счет меж тем невидимо растет». Мы пьем, смеемся, а мужики вилы натачивают. Вот наша горничная на меня волком смотрит. Действительно, только в России могли так легко и бездумно отдать большевикам в октябре свободу, завоеванную в феврале.

– Отдали такую же свободу, как у нас? Здесь?

– Конечно.

– Вы считаете, что наша здешняя ситуация может считаться эталоном свободы?

– В некотором роде.