Веезенмайер откинулся на спинку стула, лицо его побледнело.

– Что? – спросил Нусич. – Не выспались?

Веезенмайер покачал головой.

– У меня высокий сахар в крови. Внезапные головокружения…

– Диабет?

– Не находят. Видимо, начинается рак… А?

– Вы имеете право носить оружие, так что рак вам не страшен. Он страшен тем, кто должен вымаливать цианистый калий или тащиться к окну, чтобы прыгнуть на асфальт. А еще страшнее он для жизнелюбов: те готовы на любое предательство, лишь бы спасти жизнь.

Веезенмайер потер лоб своими детскими пальцами, на коже остались жирные красные полосы.

– Нервишки надо укреплять, – сказал Нусич, – вегетативная система у вас ни к черту.

– Это потому, что начальство теребит, – вздохнул Веезенмайер и открыл глаза. Лицо его приняло обычный цвет, чуть желтоватый, нездоровый, но не мраморный, как минуту назад. – Требует точного ответа: провозгласит Мачек независимую Хорватию или нет?

– Об этом спросите Евгена. Только дайте ему поспать еще полчаса, – осторожно глянув на немца, сказал Нусич. – Он всю ночь беседовал с нашими боевиками. Он вам ответит точно. Лично мне кажется, что Мачек на такой шаг не решится… Трус! Мы все, правда, трусы, но хоть скрывать умеем.

– Почему Грац остановился у вас?

– Самая надежная явка. Врач выше подозрений.

– А может, все-таки разбудим? – виновато сказал Веезенмайер. – У меня времени нет, доктор.

Нусич провел Веезенмайера в комнату, где спал Евген Грац – связник Дидо Кватерника, помощника Павелича, организатора убийства Барту. Евген Грац лежал, разметавшись на широкой тахте, и улыбался во сне, как младенец.

Веезенмайер приложил палец к губам и шепнул:

– Полиция…

Грац, продолжая улыбаться во сне, сунул руку под подушку, вытащил «вальтер» и, легко вскинувшись с тахты, открыл большие круглые глаза. Лицо его еще какой-то миг хранило улыбку, потом губы сжались в серую резкую линию, и, лишь узнав Веезенмайера, Грац потянулся, заломив жилистые руки за шею.

– Вот всадил бы вам пулю в живот, профессор… Здравствуйте, наконец-то пришли, я тут без вас тоскую.