– Ну как? – спросил Штирлиц. – Успокоились, Василий Платонович?

– Успокоился.

Лицо его было осторожным, как у боксера, который примеривается к незнакомому дотоле противнику.

– Давно проповедуете идеи германской колонизации?

– После того как ознакомился в Париже с протоколами контрразведки Кутепова.

Каждый из них сразу же понял друг друга. Вопрос Штирлица означал: «Давно ли помогаете нам?» – ибо теория, которую проповедовал Родыгин в доме генерала Попова, отличалась явной тенденциозностью, рассчитанной на интерес к ней всех тех, кто считал борьбу с большевизмом своей постоянной задачей, предначертанием сверху. Ответ Родыгина был совершенно ясен Штирлицу: в конспиративных застенках Кутепова инакомыслящих, не согласных с белой идеей, пытали так, как это было лишь во времена самой страшной инквизиции, а любой здравомыслящий человек относится к пытке с отвращением, палачей ненавидит и готов помогать тем силам, которые против палачества сражаются.

– А до этого? Пить что будете? «Весели Юри» – очень хорошо. Сыром угощайтесь, овечий сыр, вкусный. А что до этого?

– Вина я не пью вовсе, спасибо. Сыра отведаю с удовольствием. А до этого я был сторонником евразийства: «Наша особость, наша непохожесть ни на Европу, ни на Азию, наша самобытность, рожденная общинным землепользованием, ушедшим во всех других странах, а у нас оставшимся аж до начала этого века…»

– Совсем не пьете?

– Совсем. Я запойным был.

– Давно?

– В Париже. Я из Парижа давно уехал.

– С тех пор как познакомились с кутеповской контрразведкой?

– Нет. С ними я познакомился раньше. А уехал я во время выступления фашистов Де ля Рокка.

– Я тогда приезжал в Париж, между прочим.

– Вы по-французски говорите?

– Плохо. Предпочитаете французский?

– Предпочитаю, – после короткой паузы ответил Родыгин. – Поймите меня правильно, господин Штирлиц.