Голос у женщины был хрипловатый, низкий, и на лице все время улыбка, собирающая морщинки возле глаз, которые никак не вязались с ее молодостью. Глядя на нее, Везич вдруг испытал давно забытое чувство покоя. Он понял сейчас, что покоя у него не было даже дома, возле матери, потому что он и там продолжал думать о деле; и возле Драгицы, которая не могла понять его, хотя и очень старалась быть ему нужной. Он все время был во власти своего дела, своих раздумий, сомнений и тревог, но, как всякий честолюбивый и одаренный от природы человек, придавал особое значение своей роли в жизни страны, которой он служил, отвечая за ее безопасность. Во всех его размышлениях «я» было первичным, и он многократно проверял и перепроверял поступки этого своего «я», и поэтому постоянное ощущение тревоги жило в нем чем дальше, тем больше.

А сейчас, глядя на эту женщину, он вдруг ощутил покой, потому что думал не о себе и не о деле, а о том, как было бы хорошо сидеть с ней, этой бронзоволосой женщиной, вечером в тихом доме, и чтобы за окном лил осенний дождь, а в печке потрескивали дрова, и чтобы пел сверчок, и свет лампы чтобы был мягкий, и в этом свете чтобы улыбались ее круглые голубые глаза.

– Знаете что, – сказал Везич, – я собираюсь пойти на вас штурмом.

Общаясь много лет с иностранцами, беседуя с представителями германских фирм на конспиративных квартирах, наблюдая за двойниками, Везич научился располагать к себе людей; точнее говоря, он не ломал свое естество осторожностью, подстраховкой, перепроверкой, считая, что иностранца, приведенного к нему на беседу, должны в мелочах изучить его сотрудники, оставив для него, Везича, самое главное и трудное – налаживание устойчивого, рассчитанного на многие годы контакта.

Женщина, видимо, что-то увидела в его лице, что заставило ее перестать улыбаться.

– Плохо вам? – спросила она просто и грустно. – Очень плохо, да?

«Не надо, – жалея самого себя какой-то особой, незнакомой доселе жалостью, потухнув вдруг, подумал Везич. – Ничего мне не надо. Поздно. Все пропущено, и незачем тешить себя иллюзиями».

– А вам хорошо?

– Мне? О, мне замечательно. – Она почувствовала перемену в настроении своего соседа, доела пирожное, оставила на мраморном столике три монеты и закурила. – Ну, что ж вы не штурмуете? Я жду.

– Армия разбежалась, – ответил Везич, – а командиры голодны. Так что можете чувствовать себя вольным городом.