В то время, когда по Германии прокатывались волны патриотических демонстраций, когда мимо гауляйтеров и партийных бонз маршировали старики и юноши, вооруженные автоматами, двигались колонны трудового фронта – с лопатами и топорами на плечах, когда зрители вопили: «Хайль Гитлер!» – как раз в этот час происходило очередное заседание Европейской консультативной комиссии и советский делегат Гусев оглашал согласованное коммюнике о границах оккупационных зон Германии, об условиях безоговорочной капитуляции и о том, что Германией будет управлять Контрольный совет, составленный из командующих оккупационными армиями
33. ВСТРЕЧА
33. ВСТРЕЧА
Перед тем как отправиться на экспроприацию в кабаре, Вихрь просидел полчаса с Колей: тот докладывал о ходе наружного наблюдения за эсэсовским бонзой Штирлицем.
– Мы его водим, когда только можно. Если он на машине – не очень-то за ним походишь. Правда, номер я знаю: ребята из группы разведки польского подполья два раза засекли его возле Вавеля и один раз около костела Мариацкого. Он ходил с каким-то гадом и разглядывал иконы, фрески и орган.
– Хороший там орган?
– По-моему, грандиозный. Когда играют Баха во время мессы, кожа цепенеет, вроде как замерз, к черту.
– О Боге говоришь, а черта поминаешь.
– Так я ж марксист, – улыбнулся Коля, – явление суть единство противоположностей. Вообще мы делаем одну ошибку.
– Кто это м ы и какую ошибку? – спросил Вихрь. Ему было приятно сейчас так неторопливо говорить с Колей. Перед операцией надо хоть на десяток минут расслабиться.
– Мы – это мы, а ошибка – в нашем отношении к христианству.
– Ну? – усмехнулся Вихрь. – Смотри, разжалую за богоискательские разговоры.
– Я серьезно. Меня в свое время мама здорово просвещала. У Христа в заповедях много такого, что мы взяли. Честное слово. Возлюби ближнего своего, не укради, чти отца и мать.
– Как в смысле подставить щеку?
– Нельзя брать все. Мы не берем ведь всего у Гегеля или Фейербаха.
– Ладно, о христианстве – потом. Как будем поступать с этим подонком?
– Вчера ночью он один гулял по скверу. Потом сидел в ресторане гостиницы.
– А ты?
– Пролез.
– И что?