– Покажите оба фото еще раз.

– Может быть, нам все же договорить у вас в доме?

– Прошу. – Рунге пропустил Исаева в комнаты.

– Вероятно, вы сначала спросите, знаю ли я адрес Холтоффа, и сразу позвоните в федеральную комиссию по охране конституции?

– Я ни о чем вас не спрошу.

– Все надоело?

– Просто мне надо кончить работу, которой я отдал последние десять лет, а если я обращусь к властям, меня начнут таскать по комиссиям, комитетам и подкомиссиям… Я прошел через все это. Допросы, очные ставки, свидетельские показания в суде, оправдание обвиняемых…

– Все-таки Кальтенбруннера повесили…

– А остальные? Где Бернцман? Зерлих? Айсман? Где они? Бернцман в земельном суде. Айсман у Дорнброка. Зерлих в МИДе…

– Вы пропустили Штирлица, господин Рунге.

– Штирлиц спас мне жизнь.

– Если бы война продлилась еще месяц и русские танки не вошли в Берлин, Холтофф бы вас прикончил, несмотря на все старания Штирлица.

– Вы хотите, чтобы я предпринял какие-то шаги?

– Да.

– Зачем это нужно вам, если я не хочу этого? Я, которого Холтофф мучил, кому он прижигал сигаретой кожу, кого он поил соленой водой? Зачем это нужно вам, если я этого не хочу?

– Зло не имеет права быть безнаказанным, господин Рунге.

– Он одинок?

– Пять лет назад у него родился внук.

– Наши внуки не виноваты в том, что было.

– Верно. В этом виноваты деды.