– Я могу считать эти слова официальным согласием на экспертизу пленки, показанной на ТВ, фирмой АЭГ?

– Да.

– Я прочитаю, какие вопросы я поставил перед экспертами, господин Люс. Меня интересует, идентична ли пленка, на которой работаете вы, с пленкой, арестованной мною на ТВ. Меня интересует, идентична ли проявка и обработка этих пленок – вашей, которую мы изъяли в вашем ателье, и той, которая арестована нами. Меня интересует, наконец, является ли пленка, арестованная на ТВ, той самой пленкой, которая была девятнадцатого заряжена в вашем киноаппарате. Вы ничего не хотите добавить?

– Нет. Вопросы абсолютно точны.

– Хорошо. Они должны ко мне сейчас позвонить, поэтому мы отвлечемся от дел Ленца и вернемся к другой трагедии… к гибели Дорнброка… Вот что меня интересует, господин Люс: у вас в доме был яд?

– У меня маленькие дети… Как же я могу держать дома яд?

– Этот ваш ответ меня не устраивает. Я хочу точного ответа. У вас в доме был яд?

– Нет.

– Вы настаиваете на этом утверждении?

– Да.

– Вы лжете. Порошок с ядом обнаружен мною и вашем доме.

– Повторяю еще раз: в моем доме никогда не было яда!

– В спальне, в ларчике, который был заперт, лежал порошок с ядом. Вот фотография ларчика… Ручная работа, семнадцатый век.

– Это ларчик жены… Это не мой ларец…

– Вы что, в разводе с женой?

– Я? Нет. Почему?

– Это я хочу спросить почему. Вы не в разводе, следовательно, имущество у вас общее. Как же вы можете говорить, что это не ваш ларчик?

– Я не говорил так… Я сказал, что… Да, простите, это может показаться подлостью… Если можно, сотрите эту часть беседы…

– Увы, это не беседа… Это допрос. Итак?

– Да, это наш… Это мой ларчик.