– Нет. Спасибо.

– Почему? Боитесь, что заснимут на пленку и потребуют денег? Вы для этого слишком независимый человек… Вы ж не мелкий шпион… Вас не надо перевербовывать. Будьте здоровы! Пейте же, мне одному при вас не положено. А то хотите, здесь есть один великолепный клуб: моряки, сделавшие себе операции, чтобы стать женщинами.

– Я могу сблевать, Роберт…

– Ну и что? Подотрут. Только на танцплощадке не блюйте – кто-нибудь поскользнется, и вам намоют рожу.

– Слушайте, идите к черту…

– Иду, мой господин, иду… Между прочим, настоящий черт похож на Фернанделя… Такой же добрый…

Когда Роберт уехал, Дорнброк выпил еще два тройных виски, долго говорил с кем-то, потом дрался, но очень вяло – так же, как и его противник, целовался с барменом, плакал, когда в кабаре стало пусто, и не помнил, как заснул. Он, наверное, спал долго, потому что, когда проснулся, в окнах уже родился тяжелый рассвет. Он сначала увидел этот рассвет в окнах, а потом увидел у себя под глазом чьи-то пальцы, почувствовал, как тепло ему лежать на ладони – маленькой, мягкой и крепкой.

Он поднял голову: напротив него сидела Исии.

В серых рассветных сумерках в пустом кабаре лицо ее было совсем другим: пепельным, с синими тенями под глазами и таким красивым, что Ганс сразу же вспомнил Суламифь.

– Зачем вы мне вчера так говорили?

– Я позволяю себе делать то, что хочу… Нам так мало отпущено, да еще делать то, что противно твоему существу… Ложь противна нашему существу.

– А делать больно – это приятно вашему существу? – Ганс поднялся. – Тут выпить нечего?

– Можно взять с полки. Бармен ушел спать, я просила его не будить вас. Вы так сладко спали…

Он взял с полки бутылку виски, налил себе и выпил.

– Кто вам рассказал обо мне?

Она пожала плечами, ничего не ответила, только вздохнула.

– Выпейте.

– Я не пью.

– Почему? Я не стану тащить вас к себе.

– Я понимаю. Просто мне нельзя пить.