– Мне представляется, что я черт, а вы Майкл Скотт[61], сказал я ему однажды. – Я уже навел мост через Твид и расколол Эйлдонский хребет ущельем, а теперь вы поручаете мне свить канат из песка.

Он посмотрел на меня, блеснув глазами, и отвел их в сторону. Челюсть его зашевелилась, он словно жевал слова, но вслух не сказал ничего.

– Право же, милорд, – продолжал я, – ваша воля для меня закон. И, конечно, я перепишу эту бумагу в четвертый раз, но, если вашей милости нетрудно, придумайте мне на завтра новый урок, потому что, сказать по правде, этот мне уже очень наскучил.

– Вы сами не знаете, что говорите, – сказал милорд, надевая шляпу и поворачиваясь ко мне спиной. – Странное это удовольствие – доставлять мне неприятности. Вы мне друг, но и дружбе есть границы. Странное дело! Мне не везет всю жизнь. И до сих пор я окружен всякими ухищрениями, вынужден распутывать заговоры. – Голос его поднялся до крика. – Весь мир ополчился против меня!

– На вашем месте я не стал бы придумывать таких небылиц, – сказал я. – А вот что б я сделал, так это окунул бы голову в холодную воду. Потому что вчера вы, должно быть, выпили сверх меры.

– Вот как? – сказал он, как будто заинтересованный моим советом. – А это и правда помогает? Никогда не пробовал.

– Я вспоминаю дни, милорд, когда вам и нужды не было пробовать, и хотел бы, чтобы они воротились. Ведь разве вы сами не видите, что, если так будет продолжаться, вы самому себе причините вред?

– Просто я сейчас переношу спиртное хуже, чем раньше. И меня немножко развозит, Маккеллар. Но я постараюсь держать себя в руках.

– Именно этого я и жду от вас. Вам не следует забывать, что вы отец мистера Александера. Передайте мальчику ваше имя незапятнанным.

– Ну, ну, – сказал он, – вы очень рассудительный человек, Маккеллар, и давно уже находитесь у меня на службе. Но если вам нечего больше сказать, – прибавил он с той горячей, ребячливой пылкостью, которая ему была теперь свойственна, – я, пожалуй, пойду!

– Нет, милорд, мне нечего добавить, – сухо сказал я.

– Ну, тогда я пойду, – повторил милорд, но, уже стоя в дверях, он обернулся и, теребя шляпу, которую снова снял с головы, посмотрел на меня. – Больше я вам ни на что не нужен? Нет? Так я пойду повидать сэра Уильяма Джонсона, но я буду держать себя в руках. – Он помолчал с минуту, а потом с улыбкой добавил: – Знаете то место, Маккеллар, немного ниже Энглза, там ручей течет под обрывом, где растет рябина. Помню, я часто бывал там мальчишкой; Бог мой, это мне кажется какой-то старой песней. Я тогда только и думал, что о рыбе, и, случалось, брал знатный улов. Эх, и счастлив же я был тогда! И почему это, Маккеллар, почему теперь я не могу быть таким же?