— А ночью — что же: двигается? — спросил я, поняв, в чем дело.

— Да нет, не двигается, сукин сын, — с отчаянием воскликнул Никпетож. — Сидит. Разве что почешет ногу ногой. И что ему надо, я не понимаю. У меня мозг хотя и болит, но есть. Я его могу победить. Мне бы только пулемет достать. У вас нет пулемета, Костя? Впрочем, не надо.

— Почему не надо? — спросил я механически, чтобы что-нибудь сказать.

— Хитрый. Я раз припас топор, хотел топором пустить в его мохнатую харю. А он смылся. Остались одни очертания на полу. Отпечаток… вроде вашего птеродактиля.

— Это галлюцинация, Николай Петрович, — сказал я тихо. — Вы больны. Вам надо лечиться скорей.

— Вы думаете, Костя? Может быть, и так. — Никпетож сразу стал каким-то расслабленным, сгорбился, словно из него кости вытряхнули. — Времени нет лечиться. И что самое ужасное, Костя, так это то, что будь вы на моем месте — вы бы его давно уничтожили, или проявили решительность действия по отношению к нему. А я вот… не могу. Нет у меня этого самого, как его… — боевого активизма. Не могу. Не могу.

Он очень крепко пожал мне на прощанье руку и еще раз повторил:

— Не могу!

Мате Залка ПАУКИ И ПЧЕЛЫ

Мате Залка

ПАУКИ И ПЧЕЛЫ

Перед окопами, на проволочных заграждениях протянул свои сети пузатый паук. Под проволочными заграждениями лежали распухшие трупы; на них вместе с червями пировали разные насекомые, начиная с самой мелкой серой мушки и кончая большой, блестящей золотом, трупной мухой.

Паук смотрел на каждую муху, как на свою добычу; среди пауков в то время царила большая дружба. Над каждым трупом висела широко раскинутая паутина. Им не было надобности конкурировать друг с другом в погоне за мертвецами.

Пауки жили и жирели. Однако, в то же время их сети ширились да ширились. Добрососедские отношения между ними стали портиться.

Однажды случилось вот что. Над окопами с громким жужжанием пролетела пчелка. Она стремилась туда, где рядом с трупами росли медовые цветы. В то время, как пчелка подлетала к проволочным заграждениям, в паутину попалась маленькая серая мушка. Молодая паучиха, дежурившая тут же, мигом бросилась на жертву, но в тот момент, когда она схватила ее, пчела, яростно жужжа, совсем как сердитый аэроплан, со всего размаха бросилась на паутину и разорвала ее. Потерявшая равновесие паучиха увидела, что освободившаяся мушка, восторженно трепеща крылышками, улетела вместе с пчелой.

Все это происходило на глазах у гостившего неподалеку шершня.

Шершень галантно подлетел к упавшей паучихе, поднял ее, взял под крылышки и полетел назад к проволоке.