Он остановился, посадил старца и залюбовался старым аббатством; но к его радостному чувству примешивалась непонятная ему внутренняя тревога. Вдруг он зарыдал и, упав на колени, прижался головой к придорожному камню. Он плакал и не мог дать себе отчета.

– Сын мой! – шептал старик взволнованным голосом, ощупывая вокруг себя. – Что случилось, милое дитя?

Словно разбуженный этим вопросом, молодой бард поднялся, вытер слезы и, взглянув последний раз на аббатство, взял слепого за руку и увел.

Через несколько дней после этого, изнемогая от усталости, бедные путники искали убежища, так как спускалась ночь.

– Ты устал, отец, а ближайшее селение еще далеко, – сказал молодой бард, заботливо смотря на бледное лицо старика.

Оглядевшись вокруг, он увидел на скале развалины старого замка; разрушенная ограда и обвалившиеся стены указывали, что он, вероятно, пострадал во время осады.

– Собери свои силы, дорогой отец. Поблизости есть полуразвалившийся замок, и мы, может быть, найдем там какой-нибудь уцелевший свод, чтобы укрыться на ночь.

С трудом пролагая путь сквозь кусты и кучи камня, путники наши поднялись на холм и направились к старой башне, внутри которой нашли приют.

Подкрепившись скудной пищей, имевшейся в их мешке, старик растянулся на земле, подложив камень под голову и, скрестив руки на груди, спокойно заснул. Юноша продолжал сидеть, занятый своими мыслями. Взошла луна, освещая развалины и рисуя причудливые тени на потрескавшихся, обрушившихся стенах. Бард встал, вздохнул и, не думая об опасности, взобрался на узкое готическое окно, где, держась за железную перекладину, любовался картиной, которая расстилалась под его ногами, высеребренная луной.

Снова непонятная тоска сжала его душу, и тихие слезы потекли по щекам.

– О! – шептал он. – Если бы я мог основать здесь больницу или странноприимный дом, чтобы моему старому отцу не надо было ходить без отдыха в поисках больных и несчастных! Как здесь хорошо! Вероятно, у гордых рыцарей в их великолепном замке не было места для бедных.

Он сходил за своей арфой и, сев на подоконник, смотрел на луну, освещавшую его бледное лицо. Пальцы его коснулись струн инструмента, и полились такие же тихие и грустные звуки, какими была полна его душа. Вдруг он вздрогнул: за оконной рамой мелькнула беловатая тень, которая прошла затем мимо, чуть не задев его. Тень эта спустилась в башню и, остановившись над кучею мусора, уплотнилась и приняла белый, прозрачный облик женщины. Послышался тихий, как дыхание, голос, ясно говоривший:

– Ищи под обломками, подними большой камень и найдешь лестницу, ведущую к сокровищу.