Тощий торпедист Сеня хромал, потирая коленку, по коридорам и доверительно всем говорил:

— С таким раскладом мы отчетливо утонем. Нет, вы поймите меня правильно, мне не обидно тонуть. Мне обидно тонуть у стенки.

Дымову Сеня сказал:

— О дежурный. Когда корабль превращается в плавучий караван-сарай, не теряй голову. Веди себя с достоинством, как подобает караван-баши.

Дымов взревел и назначил Сеню мыть вместе с радистом борт. Обязанности поделили так: радист спустился на плотик, а Сеня остался наверху обеспечивать — следить, чтобы радист не утонул. Жилет Зеленов надувать не стал, чтобы не мешал работать. Он драил борт щеткой на длинной ручке, макая ее в ведро с мыльным раствором, и смывал мыло водой, что плескалась вокруг; было это долго и скучно. Почему-то никто до Зеленова не додумался мыть борт из шланга. Сеня спустил ему шланг, подсоединил свой конец к пожарному рожку и, услыхав бодрое «врубай», пустил воду. Когда Сеня вернулся к борту, на воде рядом с плотиком плавал один берет. Шланг, разогнутый силой восьми атмосфер, выбросил Зеленова с плотика. Вскоре вынырнул и сам рационализатор с круглыми от холода глазами. Даже в разгар июля вода в бухте не располагала к купанию.

Вытаскивали его долго: мешало привязанное к ноге ведро.

Дымов взъярился вконец: дежурный по дивизиону приказал ему выделить трех человек на продсклад и восемь на отгрузку угля для электростанции, хотя последнему молодому матросу было ясно, что выделять людей на уголь должна береговая база, — и это когда минеры уехали сдавать мины, ученики ушли на занятия, а мотористы вне всякого плана затеяли менять дизель, и командир велел дать им на полное растерзание семь человек из верхней команды… И когда уже всем начинало казаться, что из этого шумного и бестолкового дня не выйдет ничего путного, и Сеня в четвертый раз живописал Ивану историю потопления радиста, а Иван хохотал (он замечательно умел хохотать), к ним подошел хмурый Шурка Дунай и сказал:

— Смешно. А про шлюпку ты думал?

— Не-а, — честно признался Иван и залился смехом снова, он все еще видел перед собой небритого радиста, который очень не хотел падать в грязную и холодную воду и пытался удержаться за шланг, а струя била вверх, и глаза у Зеленова были задумчивые…

— Напрасно, — сказал Шурка.

— Чего ты ноешь, чего ты ноешь?! — запетушился Иван. Сила и радость перли из него во все стороны, маленький перешитый берет лихо примостился на большой курчавой голове, и, когда Иван петушился, становилось одновременно весело и боязно, как бы Иван чего вокруг себя не поломал.