Потом я внезапно понял, что крыльев у чудовища нет, а за спиной бьются на ветру складки длинного шерстяного плаща, какие носят бедуины. Мы стояли неподвижно, словно окаменев от ужаса, а существо подняло обе руки и сняло с головы позолоченный шлем с забралом, выполненный в форме головы орла. Затем оно потрясло головой, и поток золотых кудрей рассыпался по широким плечам.

– С вершины скалы я увидел, как вы идете сюда через бурю, – сказало оно таким знакомым и дорогим для нас голосом.

– Тан! – закричала госпожа, но на этот раз в голосе звенела радость.

Она подлетела к нему, будто на крыльях, и он поднял ее на руки, как ребенка, поднял так высоко, что голова коснулась каменного потолка. Потом опустил, прижав к своей груди. Устроившись у него на руках, как в люльке, она потянулась ртом к его губам, и, казалось, они выпьют друг друга, так велика была их жажда.

Забытый, стоял я в углу усыпальницы. Хотя я устроил целый заговор и рисковал многим ради их встречи, не могу заставить себя описать чувства, нахлынувшие на меня, когда стал невольным свидетелем их счастья. Я считаю ревность самым низким из человеческих чувств. И хотя я любил госпожу Лостру так же, как и Тана, любовь эта не была любовью отца или брата. Я был евнухом, но в сердце моем жила любовь мужчины, безнадежная любовь, но от этого еще более горячая. Я не мог оставаться в пещере и смотреть на них и стал крадучись выбираться из усыпальницы, как выпоротый щенок. Но Тан заметил меня и прервал поцелуй, который, казалось, готов был погубить мою душу.

– Таита, не оставляй меня наедине с женой царя. Останься с нами и защити нас от ужасного искушения. Наша честь в опасности. Я не могу доверять себе. Ты должен остаться здесь и проследить за тем, чтобы я не опозорил жену фараона.

– Уходи! – закричала госпожа Лостра из его объятий. – Оставь нас одних. Я не желаю больше слушать ваши разговоры о чести и позоре. Нам так долго отказывали в нашей любви! Я не могу дожидаться, пока сбудется пророчество лабиринтов. Сейчас же оставь нас одних, милый Таита.

Я бросился из усыпальницы, как будто смерть гналась за мной. Я бы, наверное, бежал в пустыню и погиб в песчаной буре, найдя облегчение в смерти. Но я слишком большой трус, а потому позволил ветру загнать меня обратно. Спотыкаясь, дошел до поворота во входном коридоре, где ветер не бил в лицо, и опустился на каменный пол. Замотал голову платком, чтобы закрыть глаза и уши, однако даже рев бури в скалах не мог заглушить звуки, доносившиеся из усыпальницы.

Два дня буря ревела не умолкая. Часть этого времени я проспал, стараясь забыться, но всякий раз, когда я просыпался, снова слышал их, и звуки любви мучили меня. Может показаться странным, но я не испытывал подобного горя, когда моя госпожа делила постель с царем. Однако, с другой стороны, ничего странного в этом не было, так как старик ничего не значил для нее.