Маргарет отложила письмо и взглянула через стол на Джеймса Вентворта.

— Как вам удалось?

— Я сказал ему, что если он этого не сделает, то придется давать показания в суде, но признаться нужно в любом случае. Он начал ныть и увиливать, но выхода у него не было. В общем, ничего сложного.

— А что было в суде?

— Разумеется, мы выиграли, — сказал он, как показалось Маргарет, немного самодовольно. — С записной книжкой мистера Голдберга и бумагой мисс Локхарт дело решилось за пять минут. Здесь все восстановят, хотя исчезло немного: Пэрриш был довольно аккуратным бизнесменом, очень квалифицированным. В любом случае, если что, он будет вынужден выплатить все сполна. Скоро я оформлю документы…

— Это когда же? — спросила Маргарет. — А то я вас, адвокатов, знаю…

— Меня не знаете. Очень скоро. Пэрриш посмел подать иск за порчу мебели, но у него ничего не выгорит. Сейчас обвинение готовится начать против него процесс, просто это немного дольше, чем я думал: выясняется все больше подробностей.

— А мистер Голдберг? — спросила Маргарет.

— С ним было труднее. Нет никакого сомнения, что обвинение, выдвинутое против него, — чисто политическое, поэтому об экстрадиции говорить не приходится, но все же его могут депортировать, если захотят. А они хотели — по крайней мере, помощник комиссара, который был в кармане у мистера Ли. Пришлось показать ему письменные показания, данные владелицей одного из домов, с которых Пэрриш собирал деньги.

Маргарет кашлянула, она не умела говорить о борделях, при этом не краснея. Адвокат продолжил:

— Скандал был бы ужасный. Он увидел эти показания, и вот — Голдберг свободен. Его отпустят сегодня днем, когда уладят все формальности. Мисс Локхарт поедет со мной встречать его, мистер Тейлор тоже.

— Джим страшно любопытный, — сказала Маргарет. — Понимаете, он старый друг Салли. Они как брат и сестра. Он злится, что все это произошло в его отсутствие и он не мог… быть с ней. Я имею в виду, защитить ее. Они очень близкие друзья, и Джим знает, что Салли сильная личность. А теперь он столько слышал о Дэниеле Голдберге… Думаю, он заинтригован.

Следующим утром во дворе Фруктового дома Джим чинил конструкцию со стеклянной крышей вместе с худощавым человеком, которому на вид можно было дать лет шестьдесят. У того была седая борода и короткие седые волосы, и он был даже еще более загорелым, чем Джим.

Когда они опустили на землю очередную раму и отскабливали замазку, тот, что постарше, сказал:

— Расскажи мне про этого Голдберга.

— Ладно, — согласился Джим, — я расскажу, как все произошло. Мы с Салли и адвокатом стоим в маленькой тюремной комнатке, вежливо беседуем: какое счастье, что дождь наконец перестал лить; зачем им в тюрьме так много ключей… — а я смотрю, Салли дрожит как осиновый лист. Потом замолчали и стали смотреть в окно. Наконец зазвенели ключи, дверь открылась, и он вошел с охранником. На вид крепкий малый, здоровые плечи и руки тоже. Темные, почти черные волосы, большой нос, взгляд такой властный. Как только Салли услышала, что ключ поворачивается в замке, она вскочила, и Голдберг даже опомниться не успел, как она бросилась к нему на шею, и они начали целоваться, будто первый раз в жизни.