– Юленька, не плачь! Тебе это не идёт. Мне тебя не жалко, когда ты плачешь.

Это был голос Соньки.

Глава непронумерованная, которую можно и не читать

Глава непронумерованная, которую можно и не читать

Матвей где-то слышал, что счастлив тот, кому дано распознать звёздные минуты жизни своей ещё до того, как этот период из настоящего уйдёт в прошлое, а грядущее озарит бессмысленной и безбрежной звёздной тоской. Исходя из этого, он, Матвей, был счастливчиком. Да, он ясно осознавал, что этот весёлый и шарлатанский рынок – пик его жизни. Больше того – пик жизни целой страны, и скоро она с него сковырнётся в такую цивилизованность, что все будут дрожать от страха и этому страху радоваться. Как скоро? Многие полагали, что года через два-три.

Уже поздней ночью, поставив «Форд» на стоянку, Матвей заскочил домой, чтоб смыть макияж и снова переодеться в мальчика, а потом на такси поехал к своей знакомой. Девушка жила в Химках. Почуяв запах женских духов, она стала драться. Словом, поспать Матвею не удалось. В семь тридцать утра он был на своей родной Электрозаводской и отпирал свой склад, маленький гараж возле института. Ночью Москву глубоко завьюжило. Чтоб тащить телегу через сугробы, пришлось окликнуть местного деда-пьянчугу, который проходил мимо, что-то рассержено бормоча и блестя очочками. Этот дед был отчаянный. Он всё время пасся на рынке, и молодые любили с ним побухать. Он мог рассмешить, мог дать недурной совет, как окрутить девку или наладить какой-нибудь агрегат в машине. Сейчас он шёл батрачить на Славку, но дал согласие уделить Матвею с его телегой десять минут за две сигареты. Взяв гонорар авансом, он закурил и спросил:

– А ты разрешение на сегодня брал?

– Нет, не брал. А что?

– Тогда и не выставляйся. Я не советую.

– Почему?

– Да я сейчас видал Ирку, Женькину пассию. У неё на морде написано, что сегодня будут проверки.

– Дед, ты уверен?

– Слушай, Матвей! Я двадцать пять лет таксистом оттарабанил, тачку могу на два колеса поставить! Баб этих знаешь сколько перевозил? Тебе и не снилось!

Матвей задумался. И вот тут как раз Ирка нарисовалась. Вдруг появившись из-за угла, она зашагала к своему складу, возле которого ждали грузчики. На Матвея царица рынка взглянула милостиво и даже ему кивнула, а поравнявшись со стариком, выплюнула в снег длинную и тонкую сигарету, едва начатую – так от деда разило дешёвой водкой. Но, тем не менее, Матвей внял его доводам. Заперев гараж, он мрачно направился к забегаловке, что стоит напротив МАМИ. За шпилем Макдональдса, за мостом и платформой станции пламенела на жёлтом небе заря. Под белыми фонарями Большой Семёновской, под усиливающийся шум транспортного потока на ней расставлялся рынок. Из чёрной «Шкоды» Лариски, в которой вместе с её владелицей грелась Верка-клоповница, как обычно, гремела песня про упоительные российские вечера. Видимо, Лариске с утра пораньше всосалась в сердце печаль, которую утолить могла лишь заря вечерняя и не валенки на прямых и тонких ногах, а бальные туфли. Коллеги со всех сторон орали Лариске, чтобы она убавила звук. Очень глубоко плевать ей было на это.