– Она говорит о драке между её мужем солдатом Михаэлем Цимсом и штык-юнкером Юханом Ренатом, – негромко пояснил Дитмер.

– Михаэль бить меня. Господин Ренат защита мне. Михаэль ударить его. Господин Ренат ответить. Это жар, горячо.

– Погорячились, – подсказал Дитмер.

– Чисто цыгане, а не шведы, – хмыкнул Гагарин. – За бабу в кулаки.

– Прошу отпустить из каземат, – завершила Бригитта.

– Мужик бабу свою поучил – и в каземат его? – весело удивился Матвей Петрович. – Дожили! Это бабе плетей следовало отмерить. Какой дурень его упёк? Надобно выпустить солдата, Ефимка.

– Нет, – Бригитта покачала головой. – Михаэль иметь свобода.

В общей драке на ярмарочной площади Цимс получил удар плотницким гвоздём меж рёбер. Другой бы, может, и умер, а Цимс, здоровенная скотина, зажал рану рукой и убежал домой. Два дня он лежал пластом, но потом оклемался, и сейчас уже ковылял по двору, лишь чуть скособоченный.

– Я просить отпустить господин Ренат, – твёрдо сказала Бригитта.

– Вот те раз! – опешил Матвей Петрович. – Он же твоему мужу кости ломал, и ты за него заступаешься?

– Да, – с достоинством кивнула Бригитта. – Я любить господин Ренат. Он также мне любить. Михаэль иметь злость, гнев.

Матвею Петровичу всё больше нравилась Бригитта: её здравомыслие и трезвость странно сочетались с бесстыжим и преступным устремлением.

– Вот ведь бесова кошка! Мужиков стравила! Это тебя в каземат надо посадить, а не твоего полюбовника.

– Так, господин губернатор, – согласилась Бригитта. – Вина мне.

– Кто, говоришь, твой дружок-то?

– Штык-юнкер Юхан Густав Ренат, – повторил Дитмер.

Теперь Гагарин вспомнил штык-юнкера: с него же началось побоище на ярмарке. Пьяный Васька Чередов зарубил собаку юнкера, а юнкер расквасил Ваське рожу, и дальше пошло-поехало. Но драка с пленными шведами – это государственное злодеяние, за которое непременно надо кого-то наказать. И Матвей Петрович хотел наказать штык-юнкера: он объявит офицера Рената зачинщиком мятежа и отправит в Преображенский приказ, в безжалостные руки князя-кесаря Ромодановского. Правда, никаких писем Ромодановскому Матвей Петрович пока ещё не написал, торопиться некуда.

– Пред богом-то не совестно за любодейство? – спросил он Бригитту.

Матвей Петрович и сам грешил так, что никакой Бригитте за ним не угнаться, он всё знал про совесть и божьи заповеди, но спрашивал, потому что хотел узнать, насколько сильна страсть между этой бабой и офицером.

– Я хотеть брак, когда закон, господин губер… нар. Господин Ренат тоже хотеть. Но нет развод, где плен. Нам чужая страна. Господин пастор Лариус, господин ольдерман фон Врех отказывать нам.