Сестра-привратница выглянула в окошко на стук и удалилась спросить благословения настоятельницы. Семён ждал. Потом брякнула щеколда, открылась калитка, и через порог переступила молодая, тонкая монахиня. Чёрная риза делала её почти невидимой, но бледно светлело нежное лицо. Сейчас, когда жизнь в обители смыла с этого лица ожесточение, Семён изумился: какая же Епифания красивая. И от этого стало ещё тоскливее.

– Как ты, Епифанюшка? – тихо спросил Семён.

– Я Пелагея, – отстранённо возразила она, словно не узнавая гостя.

Пусть она сменила имя, но в отрицании себя оставалась прежней. Семён видел её тёмные глаза – всё те же глаза падающей Чигирь-звезды.

– Как ты, Пелагеюшка?

Епифания помедлила.

– Мне хорошо здесь, Сеня, – сказала она уже мягче. – Поначалу бесы крутили, но сёстры меня отстояли… А у тебя сложилось? Ты женился?

Семён виновато улыбнулся.

– Никого, кроме тебя, мне не надо.

Епифания не приняла его преданность.

– Не расходуй годы понапрасну, – она сказала это с какой-то горькой усмешкой, с остывшим сожалением. – Я ведь не любила тебя, Сеня.

– А мне всё кажется, что могла… – прошептал Семён.

– Убить могла, а не полюбить, – просто пояснила она. – Вам, Ремезам, я по гроб благодарна буду. Ведь он почти уговорил меня как-нибудь ночью тебя во сне зарезать, дом ваш поджечь, а самой в петлю голову засунуть.

– Кто – «он»? – содрогнувшись, спросил Семён.

– Супруг мой обреченный, – в её голосе звучала затаённая гордость. – Отец Авдоний. Он один у меня был в сердце. А ты не приходи ко мне, Сеня.

Живым неистовый Авдоний был для неё как бог, а мёртвым стал как дьявол, но сердце её не ведало разницы.

Сестра заперла калитку, и Епифания бесшумно прошла через двор к себе в крохотную келью. Здесь еле тлела под образами красненькая лампада, и казалось, что в келье никого нет, но в углу, в тени, стоял человек в саване.

– Опять пришёл? – утомлённо спросила Епифания.

Мертвец печально молчал. Это был не Авдоний, а Хрисанф, старый зодчий. Еженощное молитвенное стояние сестёр преграждало Авдонию путь в обитель, а про Хрисанфа сёстры не знали. Да он ни к чему и не подбивал Епифанию. Ему не давал покоя вертеп – столпная церковь. Хрисанф ведь не хотел покидать её, когда Авдоний увлёк раскольщиков в подземный ход; он хотел остаться в подклете, чтобы выломать кирпичи из треснувшей опоры, высвободить железную тягу из стены и обрушить всю храмину. Авдоний потянул зодчего за собой и не позволил исполнить замысел. Хрисанф взлетел на Корабле, не отплатив никонианцам за муки. А столпную церковь, которую строили раскольщики, на Покров освятили. И Хрисанф явился к Епифании.