Правда, сожаления эти теперь бесполезны. Растравливаешь себя, накручиваешь нервную систему, а пользы никакой. Теперь решающим стало другое. Важно найти способ выкарабкаться целым и невредимым. Способ такой должен быть. Надо его побыстрей обнаружить, по-умному использовать. В этом его спасение, только в этом.

Следователь требует от него капитуляции. А что она даст, кроме неизбежной пули в конце? Лучше уж выслушать приговор с гордо поднятой головой, как подобает настоящему офицеру. Красиво, по крайней мере, благородно.

Нет, умирать он не согласен! К черту красивые позы, к черту благородство!

Чудовищно и противоестественно гибнуть в цветущем возрасте, когда не дожил еще и до сорока лет. Бороться он будет, зубами будет прогрызать дорогу к своему спасению.

От него ждут признаний и раскаянья? Пожалуйста, он начнет играть в безоговорочную капитуляцию. Каяться будет маленькими, строго дозированными порциями, без излишней торопливости, размеренно и строго. Да, да, именно так он и сделает.

Цепочка до Берлина и Мюнхена длинная, звеньев в ней сколько угодно. Явки, фамилии, система связи, складские помещения.

Начнешь рассказывать обо всем понемногу, и они наверняка должны схватить крючок. Затеют обстоятельную проверку его показаний, а это даст выигрыш во времени. Шлепнуть Серого Волка никогда не поздно, прежде они пожелают иметь в своих руках все козыри. И постепенно привыкнут к мысли, что живой он для них интереснее мертвого. С живого хоть шерсти клок, а что возьмешь с покойника...

Скорей бы уж вызывал его молоденький следователь. Личные контакты с ним придется строить на новой основе.

Покорность судьбе, желание быть полезным следствию — вот что нужно. И никакого пижонства. Пусть воображает, что добился цели, что капитуляция Серого Волка состоялась.

Но вызова к следователю все не было и не было.

Прошел день, нескончаемо долгий и тревожный в условиях одиночной камеры, миновали второй и третий.

В назначенный тюремным расписанием час ему приносили еду. Со скрипом открывалась тяжелая форточка в обитой железом двери и снова закрывалась, едва он успеет взять миску с баландой. На допрос его упорно не вызывали.

Дыхание останавливалось от жутких мыслей и предположений. Он отгонял их прочь, а они опять лезли в голову, взвинчивая нервы до предела.

Быть может, его и не собираются допрашивать. Не будет ни суда, ни следствия, просто расстреляют, как белого офицера и иностранного шпиона, схваченного с оружием в руках. Законы у них свои собственные, достаточно суровые. Явятся к нему ночью и коротко скомандуют, чтобы выходил.