— Почему?

— Я не имею возможности касаться этой темы, — привычно заюлил Серый Волк. — Я давал честное слово офицера...

— Опять, значит, клятва? — понимающе усмехнулся прокурор. — Прошу в таком случае огласить собственноручные показания обвиняемого Шиллера, которые им были даны в ходе предварительного следствия. Том второй, страница двести одиннадцатая...

Сергей Цаплин показания эти знал наизусть. Пока председательствующий, надев очки, искал нужную страницу, он с любопытством приглядывался к обитателям скамьи подсудимых.

Жалкое зрелище представляли его старые знакомцы, на разоблачение которых потрачено столько сил и энергии. Даже на людей непохожи, хорьки какие-то злобные. Будут, конечно, лгать, как лжет сейчас Серый Волк, будут изворачиваться и любыми способами преуменьшать свою ответственность, но от возмездия им не уйти, — улики собраны бесспорные.

— Странная, однако, у вас клятва, — насмешливо резюмировал прокурор, когда чтение закончилось. — У следователя вы ее запросто нарушаете, на суде между тем рядитесь в тогу верного офицерскому слову. Когда же вы правдивы, Шиллер?

— Не знаю... Затрудняюсь ответить на этот вопрос...

— В собственноручных показаниях вы писали правду?

— Да, правду.

— А на суде не хотели бы повторять ее во всеуслышание? На суде вам хочется выглядеть верным офицерской клятве?

— Да, это так.

— Стало быть, и капитал желаете приобрести, и невинность соблюсти? Я правильно вас понимаю, Шиллер? Или я ошибаюсь?

Серый Волк отмалчивался, в публике раздавались громкие смешки. Прокурор тоже улыбнулся и заявил, что вопросов к подсудимому пока не имеет.

В перерыве Сергея Цаплина окликнул Филипп Изотович Окунев, называвший его по-прежнему товарищем Морозовым.

За год, минувший после их знакомства, староладожский отсекр совсем не изменился, только повеселее стал, поразговорчивей. С удовольствием сообщил, что злополучный выговор начальство отменило, признав наложенным по ошибке, и даже раскошелилось на денежную премию.

— Знаю, — рассеянно сказал Сергей Цаплин, думая совсем о другом. Сказал, и тут же понял, что вряд ли следовало говорить.

— А откуда ты знаешь, браток? — вцепился в него Филипп Изотович. — Тебе что, по осоавиахимовской линии сообщили?

— Слышал от кого-то из товарищей, теперь уж не припомню...

— Не твоя ли это работка, дорогой товарищ Морозов? То-то я соображаю про себя, с чего бы нашему почтовому начальству быть настолько сознательным...

— При чем тут я, Филипп Изотович? Отменили и правильно сделали, головотяпские приказы надо отменять...