Наши предки были очень общительны в своей радости. Социальное взаимодействие и благополучие были для них синонимами. Когда они сидели за столом или вокруг очага, каким бы он ни был, они становились шумными и смешливыми, поскольку испытывали радость и удовольствие. Слово «удовольствие», конечно, имело для них много значений – от удовольствия от хорошей еды и хорошей беседы до многих других, удовольствие – это понятие общественное, это удовольствие от общения с родственниками, от осознания собственного достоинства, обладания наследством, домом, полным веселья. Иными словами, это чувство общности, которое составляло основу их счастья.

Теперь мы можем понять, что радость или счастье заключались не в удовольствии от общения; оно черпало свою возбуждающую силу в осознании того, что ты принадлежишь фриту. Радость – это привилегия семьи, ее наследие, фамильная ценность. Англосаксонское слово feasceaft {букв. нищий, отверженный) обозначало человека, который не мог ужиться с другими, изгоя, не имеющего родичей, но это слово имеет и дополнительное значение: несчастный, безрадостный; но не потому, что изгнанный из мира должен влачить тоскливое существование, а потому, что он, уйдя из дому, повернулся спиной к радости. «Радость» надо рассматривать как нечто придающее индивидуальность; как счастье, царящее в доме; то, что человек оставляет позади, уходя в неизвестность. У того, кто бросил свой дом, больше не может быть радости в жизни. Тот, кто порвал с радостью по своей собственной воле и по воле тех, кто рядом с ним, утратил всякую возможность ощущать полноту жизни. Его душа пуста.

Чувство родства – непременное условие жизни человеческого существа. Именно это делает страдания, причиненные разрушением фрита, невыносимыми, не сравнимыми ни с чем в мире. Для нас конфликт, возникший в душе Гудрун, когда она видит своего мужа убитым и узнает, что он погиб от рук ее братьев, кажется самым жестоким из всех, от которого разрывается на части душа. Но для германца было испытание и посильнее – изгнание. Разрыв с миром порождал страдания, которые невозможно описать словами; они душили человека, от которого отказались родственники, лишали его всех признаков человеческого существа, и душа его умирала. Страдания отвергнутого фритом не могли пробудить в нем никаких чувств. Сама способность испытывать радость в нем умирала. Воля, заставлявшая действовать, была убита. Энергия сменялась состоянием, которого люди Севера боялись больше всего и презирали, – отчаянием.

Радость – это то, без чего нельзя быть человеком. Она неотделима от фрита; это совокупность счастья и наследие. Но радость содержит в себе и нечто другое.