В 34-м стихе поэмы «Речей Фафнира» мы видим намек на этот элемент блота – ритуальный эпитет «тул» добавлен к имени Регина: «Тула седого / пусть обезглавит, – / в Хель ему место! / Сокровищем всем, / что Фафнир стерег, / один владел бы».

Драматическое происхождение поэмы «Речи Сигрдривы» становится еще более очевидным благодаря психологии героини. Насколько мы можем понять, личность Брюнхильд распадается на две ипостаси: земную женщину и ее мифологический дубль, валькирию Сигрдриву. Очевидная непоследовательность этого факта вызвана тем, что мы смотрим на драму извне и поражаемся тому, что героиня драматически представлена фигурой, обладающей мифическими атрибутами. Божественное пламя (вафрлоги), которое окружает палаты Брюнхильд, отсылает нас к сцене ритуала, в ходе которой разжигали жертвенный огонь. Этот символический и драматический огонь нередко упоминается в эддических поэмах: «Дай мне коня, / через темное пламя / чтобы меня пронес», – требует Скирнир у Фрейра, отправляясь к Герд; в «Песни о Фйольсвидре» также упоминается «пламя небес»: «Как называют чертог этот светлый, / Хранимый волшебным огнем? (…) Лир называют чертог этот светлый, / На копьях вращается он».

Примитивная драма сочетает в себе устойчивость формы с пластичностью в применении. Она привязана к предопределенной модели, в которой находит выражение господствующая идея или мотив жертвоприношения, но модель обладает гибкостью, поскольку с готовностью подстраивает себя под локальные эпизоды истории в нашем понимании этого слова.

Переплетение божественной и человеческой истории вызывает недоумение у современных читателей, а иногда и недовольство довольно свободным толкованием фактов, либо, если же они люди ученые, это побуждает их к титаническим усилиям анализа и интерпретации. Примером может служить история Бальдра, сохранившаяся в двух параллельных версиях, одна – в исландской, а другая у Саксона Грамматика. По всей видимости, Саксон писал свои хроники, используя неизвестные нам источники – предания и легенды, а также произведениях клановой драмы. Его саги о Бальдре и Оллерусе, а также его миф о Хаддинге являются по сути мифами о богах, но обладают при этом чертами исторических преданий; это роднит их с легендами о Сигурде. Поскольку его источники неизвестны, нам, вероятно, никогда не удастся выяснить, насколько большую роль в формировании его стиля сыграла эвгемеристическая[167] пристрастность монаха, и его страницы навсегда останутся неподатливым материалом для исторических и мифологических спекуляций. Но если мы правы в предположении, что Саксон имел в своем распоряжении подлинные легенды, он может быть оправдан в своей вольности в обращении с материалом – сами легенды дали ему ту ручку, которая помогла ему присоединить к ним свою эвгемеристическую теорию.