— Под дождем?

— А почему бы и нет, черт побери? Я уже и так мокрый.

Полинезиец обернулся. «О черт! Теперь меня определенно вышвырнут вон!»

— Знаете, нам нужно немедленно вернуться в госпиталь и достать вам новый...

— Туй, не заставляйте меня ползти на четвереньках!

— Конечно, конечно. Успокойтесь, капитан.

Откинув вниз заднюю дверь мини-вэна, Туй выкатил кресло-каталку.

— Дождь утихает, — сказал он, скатывая кресло по двери на бетон.

Перебравшись в кресло-каталку, Ванн стал терпеливо ждать, пока Туй его пристегнет. Он отметил, что на этот раз санитар затянул ремни туже обычного.

— По мостику я вас не повезу, даже не просите.

— Это сходня. Не волнуйтесь, я не собираюсь подниматься на борт. Я только хочу посмотреть.

Туй прокатил кресло сквозь брешь в загородке прямо к желтой цепи.

Дождь прекратился, и вода вокруг «Портленда» успокоилась, стала чистой. На зеркальной поверхности отражались желтые прожектора на лесах, и казалось, что подводная лодка парит в черном небе, усыпанном яркими звездами.

Взгляд Ванна проник сквозь леса, сквозь черную обрезиненную шкуру корпуса. Он упивался стройным, зловещим изяществом округлых форм, строгим порядком внутренних помещений, словно лодка лежала перед ним открытая, залитая ярким солнечным светом. Вот машинное отделение. Вот турбины, реакторный отсек, центральный командный пост, рубка гидроакустика, и, наконец, каюта командира. Вот она.

Ванн видел все это. Механизмы и людей, скованных воедино нерушимыми узами долга, ответственности. Мир, непохожий ни на что другое, который отныне навсегда закрыт для него. И виноват в этом один человек.

Коммандер Стэдмен.

Ванн ощутил вскипающую в груди ярость, но как он ни старался, ему не удавалось вызвать в памяти лицо. Чем больше силился Ванн, тем больше оно ускользало, превращаясь в мутное, неясное пятно. Один человек. Один человек. Один человек.

Но когда лицо наконец поднялось из глубин, когда утихла рябь, когда поверхность воды превратилась в зеркальную гладь, Ванн увидел не Стэдмена, а свое собственное отражение.