Я давно уже не отрываю взгляда от Матея Диникэ. На моих глазах лицо его бледнеет, и он тяжело, как мешок с мукой, падает со стула.

Я бросаюсь к нему с отчаянным криком:

— Цианистый калий!

— Спокойно, летчик! — невозмутимо останавливает меня майор. — Обычный обморок… ничего более. Он слишком труслив, чтобы решиться раздавить зубами капсулу с цианистым калием.

Мы поднимаем Диникэ — он тяжел, действительно как мешок с мукой. С трудом сажаем его обратно на стул. Майор похлопывает его по щекам. Диникэ начинает приходить в себя. Вот он открывает глаза и тупо смотрит куда-то мимо нас. Потом взгляд его делается осмысленным, Диникэ узнает нас, я лицо его искажается.

— Ну хватит играть, уважаемый! — восклицает майор Визиру. — Говорите, где Владу?

— В подвале… в моем доме в Дульчешти. На крышке люка стоит кухонный стол.

Десять минут спустя мы мчимся в машине в сторону Дульчешти. Лучиан Визиру, устало улыбаясь, объясняет мне свое странное поведение на допросе.

— Ты меня извини, летчик, так было надо. По двум причинам. Вчера, пока ты связывался со своей частью, чтобы получить необходимую информацию из Н., мы с майором Винтилэ проанализировали со всех сторон результаты нашего расследования. В это время, весьма кстати, пришел ответ на наш запрос из управления порта. Да, должен тебе сказать, что полковник Мареш был прав, предлагая нам проверить вещи, казалось бы, очевидные и не вызывающие подозрения. Ответ из управления порта показал нам, что Диникэ был самым активным образом замешан в событиях, происшедших в семье Владу. Далее, милиция, оперативно взявшись за дело, быстро установила, с кем Диникэ провел ночь на 14 октября. Вот так и появилась Николета Бружан, которая охотно дала свидетельские показания. Все эти материалы, подкрепленные содержимым твоей записки, которая появилась сегодня утром, привели нас к выводу о несомненной вине Матея Диникэ.

Лучиан Визиру делает паузу, чтобы бросить в рот ментоловую карамель.

— Ладно, хватит об этом. Лучше скажи, почему ты поставил меня в такие невыносимые условия?

— Ты же еще вчера готов был признать мой богатый опыт. А он в данном случае подсказывал, что нужно сделать именно так. Ты толковый офицер-контрразведчик и наверняка поймешь, что я тебе скажу. Буду откровенен: я опасался, что во время допроса ты не сможешь сдержаться. Если твое возмущение лицемерием Диникэ будет слишком велико, ты сорвешься и разрушишь всю структуру допроса.

— Ладно, майор, а почему ты мне не мог этого объяснить перед допросом? Я не такой уж дурак, а нервы… я все-таки летчик, а не только контрразведчик, уж как-нибудь сдержался бы, — мягко упрекаю я его.