Ребенок, совершенно излечившийся теперь от своего равнодушия и апатии, тотчас же вскочил и стал исполнять дальнейшие приказания Симона. Последний достал из-под своего матраса грубую куртку и панталоны и велел мальчику надеть их.

— Посмотри-ка, Жанна Мария, с этими длинными волосами он вовсе не похож на сына прачки, надо обстричь его.

Жанна Мария содрогнулась.

— Я не могу, — пробормотала она, — мне кажется, что я отрезаю ему голову, белая женщина будет опять стоять за мной.

— Опять эти глупости! — пробормотал Симон. — Давай ножницы, я сам сделаю это; надо отрезать ему волосы, прежде чем он попадет в корзину. Ну, ну, не пугайся так, Жанна Мария, не в гильотинную, а в твою бельевую.

Симон взял большие ножницы, сел на скамейку поближе к свечке и сказал:

— Поди сюда, Капет.

Мальчик нерешительно подошел к нему и боязливо сжался, когда Симон схватил его и поставил меж коленей.

— Не сделай ему больно, Симон, — пробормотала Жанна Мария, — подумай о том, что она здесь и все видит.

Симон невольно оглянулся, а затем произнес:

— Слава богу, что мы уезжаем отсюда, а то и я, пожалуй, скоро с ума сойду; давай сюда свою голову, Капет!

Мальчик робко подчинился.

— Чего же ты плачешь? — спросил Симон, срезая с головы ребенка его густые локоны.

— Мне так жалко моих волос, мастер!

— Ах ты, обезьяна! Ты, вероятно, воображаешь, что твои волосы очень хороши?

— Нет, мастер, — сквозь слезы печально проговорил мальчик, — я люблю свои локоны, потому что она целовала их в последний раз, когда я ее видел.

— Кто она? — сурово спросил Симон.

— Моя мама-королева, — сказал Людовик таким нежным голосом, что Жанна Мария прослезилась.

— Тише! — сказал Симон. — Ты никогда не должен называть так свою мать; с завтрашнего дня ты сын прачки. Помни это. Теперь готово! Собери волосы с пола, Жанна Мария, и положи их на стол, чтобы чиновник увидел их и не удивлялся, если не узнает мальчика. Теперь попробуем, влезет ли Капет в корзину.

Корзина была принесена, и Симон велел мальчику лечь на дно.