— Здесь князь Митрий… — доносилось едва слышно.

Владимир послушно повернул коня, но ехал без надежды.

«Где тут сразу тело брата найти, все поле павшими усеяно. Травы от кровавой росы поникли. Конь по брюхо в крови измазан. Много битв видеть пришлось, но такой…»

Когда приблизился, ухо уловило обрывки спора:

— Нет, не князь это…

— Говорю, он! Мне ли Митрия Ивановича не знать.

— Тоже, нашли князя! Нет того, чтоб подумать, почему доспех на нем простой? Ну какой это князь!

— Нашли–то его кто? Гришка Костромич да Федька Сабур, костромич тож. Отколь им Московского князя в лицо знать?

Народ расступился перед конем Владимира.

— Брат! — Владимир почти свалился с седла, споткнулся о ствол березки, упал на колени. Подняв бесчувственную голову, звал: — Брат! Князь! Митя! — Ладонь ощутила тепло щеки. — Жив!

Сабур протянул ковш.

— Вот водицы принесли. Плесни ему в лицо. Вот так…

Дмитрий вздрогнул, открыл глаза. Попытался подняться, не мог. Все тело избито. Владимир твердо взял его за руку:

— Встань!

Дмитрий поднялся. Увидел кровавый закат над окровавленным Куликовым полем, увидел родные стяги, родные, русские лица. Взгляд его просветлел.

— Разгромлена Орда?!

— Разгромлена, княже, — ответил Федор Сабур. — Отныне будет помнить Русь побоище Мамаево, отныне не только Александра Невского, но и Дмитрия Донского помнить будут.

Дмитрий покачал головой.

— Велика честь, не по мне. Александр — полководец, а я на Куликовом поле полководцем не был.

— А битва прошла по твоему замыслу, — как всегда негромко, как всегда веско, промолвил Боброк.