— А у нас на яхте нет огней, Лорри? — воскликнул я и прибавил, чтобы извинить себя — Об этом, впрочем, и говорить не следует.

— И говорить не следует, доктор! Я приказал погасить огни в восемь часов.

— Но ведь они могут заметить отблески красного огня над нашими трубами?

— Да, не будь там предохранительных загородок, которыми их снабдил мистер Бенсон.

— Как вы думаете, Лорри, можем мы попытаться подойти к ним ближе?

— Риск будет небольшой, когда они устанут пускать свои фейерверки, доктор.

— Мы это сделаем, Лорри! Не забывайте, что там Анна Фордибрас. Я много дал бы, чтобы сказать ей хоть слово, которое она могла бы понять…

Он кивнул мне многозначительно и поспешил вниз в машинное отделение, чтобы сделать необходимые распоряжения, а вслед за этим я увидел Мак-Шануса. Он не говорил со мной, как я это узнал потом, вследствие смешного предубеждения, что опасно говорить даже шепотом. Все наши матросы собрались у верхней каюты и, как дети, любовались зрелищем, которое разыгрывалось перед их глазами на воде. На яхте у нас не было огней. Начиная от носовой части и до кормы не горело ни единой электрической лампочки, которая нарушала бы темноту ночи. Стука машин совсем не было слышно.

Я обратился к Тимофею и удивил его своим приветствием:

— Ну, рука твоя не дрожит, Тимофей, не правда ли?

— Попробуй ее сам, мой мальчик!

— Ну, это, разумеется, не холодная рука поэта. Она справится и с пушками, если понадобится, Тимофей?

— Тс!.. Нельзя! Не говори так громко, мой мальчик!

— Полно тебе! Неужели ты думаешь, что они могут услышать нас за пять миль отсюда, Тимофей? Можешь кричать, если хочешь, старый дружище! Надеюсь, что все успокоится мало-помалу. Мы скоро увидим их, Тимофей! Чтобы узнать цвет их сюртуков, сказал бы ты.

— Надеюсь, ты не подойдешь под выстрелы их пушек?

— Тимофей, — сказал я, говоря совсем тихо, как он того желал, — я скоро узнаю, что случилось с Анной Фордибрас.

— Ах, беда, когда женщина управляет фонарем… Это поможет им затопить нас, Ин!

— Не думаю, чтобы им удалось затопить нас.

— Боже, смилуйся над нами! Я не лучше всякого труса сегодня вечером. Что я говорю?

— Что ты совершенно одного мнения со мной, Тимофей!