В сумерках 20 июля 1897 года они опустили Изольду в могилу рядом с Анатолем, на мирном клочке земли над озером. В траву легла новая скромная каменная плита с именами и датами.

Вслушиваясь в бормотание молившегося кюре, крепко сжимая ручонку Луи-Анатоля, Леони вспоминала похороны Изольды, разыгранные шесть лет назад в Париже. Воспоминание обрушилось на нее так тяжело и остро, что перехватило дыхание. Вот она сама стоит в их старой гостиной на улице Берлин, сложив ладони перед закрытым гробом, в стеклянной миске на приставном столике плавает единственный пальмовый лист. Болезненный аромат обряда и смерти проник в каждый уголок квартиры: запах свечей и благовоний, зажженных, чтобы заглушить запах трупа. Только никакого трупа, конечно, не было. А этажом ниже Ашиль бесконечно бьет по клавишам пианино, белые и черные ноты пробиваются сквозь половицы, и Леони кажется, что музыка сведет ее с ума.

Теперь, слушая стук земли о крышку гроба, она утешала себя тем, что Анатоль избавлен по крайней мере от этого.

Как будто уловив ее настроение, Луи-Анатоль дотянулся и обнял ее за талию своей маленькой рукой.

— Не беспокойся, тетя Леони. Я о тебе позабочусь.

Глава 91

Глава 91

Отдельная гостиная на первом этаже отеля на испанской стороне Пиренеев пропиталась едким дымом турецких сигарет, которые курил постоялец, прибывший несколько недель назад.

Стоял теплый августовский день, а он был одет по-зимнему, в толстую серую накидку и мягкие перчатки из телячьей кожи. Трясущейся рукой он поднес к губам стакан крепкого пива. Мужчина был страшно худ, а голова его постоянно моталась из стороны в сторону, словно он без конца отвечал отказом на неслышную никому просьбу. Он пил осторожно, чтобы не задеть язвы в углах губ. Однако, наперекор его изможденному виду, взгляд у него был властный и врезался в душу смотрящего, как остро заточенный стилет.

Он поднял бокал.

Слуга выступил из угла с бутылкой портера и налил хозяину пива. В этот момент они составляли странную картину: истощенный инвалид и его уродливый слуга с покрытым язвами и расчесами лысым черепом.

— Что узнал?

— Говорят, она утопилась. Сама, — отвечал слуга.

— А вторая?

— Заботится о ребенке.

Констант замолчал. За годы изгнания беспощадное течение болезни подточило его силы. Тело отказывало ему. Он уже с трудом ходил. Но ум его, казалось, стал только острее.

Шесть лет назад он вынужден был перейти к действию раньше, чем намеревался. Спешка лишила его удовольствия насладиться местью. Сестру Верньера он собирался погубить только ради того, чтобы помучить брата, а сама она ничего не значила для него. Но он до сих пор не избавился от досады, что Верньер умер легко и быстро, а теперь он лишился и Изольды.